Выбрать главу
Только каждой секунде всё выше и выше Разлохмаченный крик моих вздувшихся вен: «Никаким механическим поршнем не выжать Из цилиндра души эту веру в День!..»
[448–449]

Это стихотворение, посвященное С. Есенину, А. Мариенгофу В. Шершеневичу, т. е. «отцам»-имажинистам, с вызовом названо «А все-таки она вертится!..» (1923) и носит программный характер.

Столь же программный характер приобретает в поэзии Л. Чернова и тема Любви (именно так, с заглавной буквы, чаще всего пишет это слово поэт). Любовь спасает от серости будней, противостоит сытому мещанскому существованию. Это Любовь, равная великой космической силе, равновеликая самому космосу, а поэтому ее унижает любая канцелярская печать, скрепляющая брак. В трилогии «Любить» (1922) поэт говорит:

Длинноногий студент, искалеченный Римским правом, Идеальный бездельник, лизака научных блюд, — Подбоченясь, в кафе громогласно и браво: «Я женюсь — потому что люблю». 
Ну а я?
Как мне думать об этом браке С той, что в сердце — хирурга ножом, — Если даже чернилами плакать Страшно ночами об имени Твоем.
Мне б только губ электрическим током К алым рубинам грудных куполов. Мне б молчанья — долго и много, Мне бы — из клетки любовных стихов.
Милая, милая! Ты думаешь, легка мне Мысль о понедельниках Любви моей? Сердце букашкой под мельничным камнем Серой громады придущих дней.
И пока не прокрались — облезлые, старые —
Будней коты Птиц Любви задушить — Смычок Твоего имени неслыханные арии На скрипке моей души.
И — честное слово — не нужно истерик, Рычаний, взвизгов и медных труб. В поисках новых, незнанных Америк В океан Твоего тела Корабли моих губ.
[443]

В интерпретации любовной темы для Л. Чернова характерна молитвенно-экстатическая тональность (отсюда это благоговейное, с заглавной буквы — Ты, обращенное к возлюбленной), соединяющаяся с обобщенным гиперболизмом метафор и одновременно их подчеркнутой конкретностью, особенно метафор эротических. И как бы ни были далеки от словесной ткани Песни Песней строки: «Мне б только губ электрическим током // К алым рубинам грудных куполов», — нельзя не почувствовать в них глубинного родства с поэтикой древнего библейского текста, также сближающего далекие понятия, но из мира живой природы, в то время как у поэта индустриальной эпохи — из мира рукотворных созданий человека. Так или иначе, поэта XX в. объединяет с поэтом древности ощущение космического размаха Любви, когда домом для влюбленных становится весь природный мир, все мироздание («…И наше зелено ложе, // Своды дома нашего — кедры, // Его крыша — кипарисы» — Песнь 1:16-7)[65]:

Покрывало их — звездоблесков полог, Ложе у них — поцелуи трав, Знамя Любви — сумасшедший астролог На подушках любовных прав.
…И когда, едва касаясь губами Пьяных букв, Твое имя ночью шепчу, — Только в эту минуту я слышу меж нами Любовных узлов золотую парчу.
И когда моих рук обезумевший Цельсий На солнцах груди Твоей плюс 100, — Твое тело экспрессом на губ моих рельсы В сжигающий будни Восток.
И когда на трепещущей лодке кровати Извиваясь в волнах кипятка — к нулю, —
На Твоих И моих губ Кровавом закате: «Не женюсь — потому что люблю».
[444–445]

Эпатаж финальных строк, как и обильное употребление технических терминов и понятий современной цивилизации, отнюдь не отменяет глубинного родства поэта XX в. со своим древним предшественником. Не случайно и сам Л. Чернов дает понять, что, когда он пишет свое «Любить», он думает о Библии, о великой поэзии Востока, устремляется «в сжигающий будни Восток».

Еще более очевидно устремленность к необычной восточной образности библейской поэмы о любви — образности, ощущаемой как прототип авангардного мышления вообще, — проявляется в переложении Песни Песней, выполненном Л. Черновым в декабре 1922 г. и названном, как и библейская книга, — «Песнь Песней». Характерный подзаголовок — «Опыт динамизма скульптуры» — свидетельствует о программности этого произведения для молодого поэта и отсылает к установкам В. Шершеневича и имажинизма в целом, к их восприятию стиля Песни Песней как начала имажинизма (у Шершеневича: «Соломону — первому имажинисту…»), как текста, соединившего пластику и динамику, конкретность и гиперболичность метафор, разворачивающего перед читателем непрерывную цепь ассоциаций (по Шершеневичу, «верлибр образов»).

вернуться

65

Ветхий Завет: Плач Иеремии; Экклесиаст; Песнь Песней. С. 69.