Я знал, что Рауль предложил мне стать соучастником будущих преступлений. Преступлений во имя науки или я уж не знаю каких мечтаний о завоевании того света.
Идея отправлять людей на смерть из чистого любопытства меня все еще шокировала, но в то же время я весь горел желанием хоть чуть-чуть придать остроты своему существованию.
Чтобы решиться, я даже взялся за монетки. Я улучшил метод Рауля, став использовать не одну, а три монетки по два франка. Это придавало моему решению больше нюансов. Орел-орел-орел означало «абсолютно да». Орел-орел-решка – «пожалуй, да». Решка-решка-орел – «пожалуй, нет». Решка-решка-решка – «абсолютно нет».
Монеты взлетели посоветоваться с потолком. Потом они одна за другой упали.
Орел-орел-решка: «пожалуй, да».
Я взялся за телефонную трубку. В тот же вечер страшно довольный Рауль долго говорил мне о проекте. В моей маленькой студии его ладони порхали, как два счастливых голубя.
Он был опьянен словами.
– Мы станем первыми! Мы завоюем «чудесный континент»!
Чудесный континент против клятвы Гиппократа. Я попробовал удержаться на последней линии обороны. Если потом дело обернется самым худшим, я всегда смогу самого себя убедить, что Рауль выкручивал мне руки.
Он бросал в меня новыми аргументами:
– Галилея тоже считали сумасшедшим.
После Колумба – Галилей! Определенно, этот бедный Галилей, сойдя за человека с горячечным воображением, удачно потом воспользовался своим алиби. Практичный такой Галилей, ловко это он…
– Ладно, допустим. Галилея считали сумасшедшим, а он оказался совершенно здоров. Но на одного несправедливо обвиненного Галилея сколько их, настоящих умалишенных?
– Смерть… – начал было он.
– Смерть? Да я каждый день вижу смерть в больнице! Умирающие что-то не похожи на твоих танатонавтов. Пройдет сколько-то там часов, и от них начинает нести, руки-ноги сводит трупным окоченением. Смерть – это распад. Это груда омертвевшего мяса.
– Плоть тлеет, душа реет, – философски заметил мой друг.
– Ты же знаешь, я был в коме и душа моя чего-то не реяла.
Он принял огорченный вид.
– Мой бедный Мишель, тебе просто не повезло.
Я должен, должен был сказать Раулю, что отлично знаю, почему он так интересуется смертью. Вечно этот его отец со своим самоубийством. Ему больше нужен хо-роший сеанс психоанализа, а вовсе не этот «Проект Парадиз». Но… орел-орел-решка, я уже выбрал.
– Ладно, уговорил. Ты мне уже рассказывал о двух первых потерях из-за неправильной дозы анестетиков. Ну и чем же ты пользуешься, чтобы вызвать кому?
Его лицо засияло улыбкой. Он прижал меня к груди и залился счастливым смехом. Он знал, что выиграл.
«Хочешь научиться, как лучше жить? Научись сначала, как умереть».
Отрывок из работы Френсиса Разорбака «Эта неизвестная смерть»
Светло-голубые глазки хорошенькой медсестры были прикрыты ресницами, но мне ее молчание напоминало на этот раз беззвучное поздравление.
Мне казалось, что я с ней давно знаком, потому что она походила на Грейс Келли из фильма Хичкока «Окно во двор». Но, естественно, Амандина была намного красивей.
Все в ангаре Флери-Мерожи, похоже, были рады меня видеть. Присутствие врача, к тому же анестезиолога, немедленно вселило уверенность и в командный экипаж, и в отряд кандидатов на самоубийство.
Рауль их всех представил. Медсестра отзывалась на имя «Амандина», будущие же танатонавты звались Клемент, Марселлин и Хьюго.
– Поначалу у нас было пять танатонавтов, – напомнил мне наш капитан. – Двое скончались, став жертвой медикаментозной погрешности. В одночасье ведь не станешь анестезиологом. Так добро же пожаловать в нашу команду!
Трое заключенных в спортивных трико раскланялись, не спуская с меня подозрительного взгляда.
Рауль повлек меня к лабораторному стеллажу и дьюарам.
– Ты будешь это осваивать вместе с нами. Сообща мы проникнем на неизвестную территорию. У нас нет предшественников. Мы словно первопроходцы, когда-то ступившие на землю Америки или Австралии. Откроем же свою «Новую Австралию» и водрузим на ней наше знамя!
Затем профессор Разорбак вернулся к своей обычной, серьезной манере. Чистое безумие в его глазах уступило место жажде работы.
– Покажем доктору Пинсону, как мы вызываем кому, – сказал он.
Без малейшего колебания Марселлин, самый маленький среди добровольцев, уселся в обшарпанное стоматологическое кресло. Медсестра принялась прилаживать ему электроды на грудь и лоб, потом всякие прочие датчики для измерения температуры, влажности, частоты пульса. Все провода шли к экранам, где прыгали зеленые линии.