На этих похоронах я выглядел безупречно. После ухода почетного караула я сосредоточился на вареном шпинате. Еще лучше удалось заныть после добавки анчоусов. Даже братец Конрад и тот не смог достичь высот моей слезливой скорби.
Прибыв на кладбище Пер-Лашез, я добавил в меню своих слез спаржу и телячьи мозги с горошком. Во тошниловка-то! В небольшой толпе кто-то прошептал: «А я и не знал, что Мишель был так близок с дядей Норбером». Мать заметила, что это тем более поразительно, поскольку я, честно говоря, никогда его и не видел. Это не помешало мне открыть рецепт успешных похорон: шпинат, анчоусы, спаржа и телячьи мозги.
Всем замечательный день, потому как я, помимо всего прочего, в этот раз впервые встретился с Раулем Разорбаком.
Мы собрались перед могилой моего покойного дядюшки Норбера, и тут я чуть в стороне от нас заметил нечто, показавшееся мне сначала стервятником, сидящим над гробницей. К хищной птице, впрочем, оно не имело отношения. Это был Рауль.
Воспользовавшись моментом, когда за мной никто не следил – в конце концов, свою норму слез я отработал, – я приблизился к мрачному силуэту. Нечто долговязое одиноко сидело на могильном камне, упершись взглядом в небо.
– Бонжур, – вежливо произнес я. – А что вы здесь делаете?
Молчание. Вблизи стервятник выглядел похожим на мальчишку. Худой, с изнуренным лицом, чьи скулы подпирали очки в черепаховой оправе. Узкие, рафинированные руки лежали на коленях, словно два притихших паука, ожидающих приказа своего повелителя. Мальчишка опустил голову и посмотрел на меня спокойным и глубоким взглядом, который мне никогда не встречался среди ровесников.
Я повторил свой вопрос:
– Ну так что же вы тут делаете?
Рука-паук взметнулась вдоль пальто и уткнулась в длинный и прямой нос.
– Можешь на «ты», – торжественно объявил он.
И затем пояснил:
– Сижу вот на могиле своего отца. Пытаюсь понять, что он мне говорит.
Я расхохотался. Он немного поколебался, а потом сам стал смеяться. А что еще остается делать, кроме как смеяться над тощим мальчишкой, часами сидящим на могильном камне и глазеющем на вереницы облаков?
– Тебя как зовут?
– Рауль Разорбак. Можешь звать просто Рауль. А тебя?
– Мишель Пинсон. Зови меня просто Мишель.
Он смерил меня взглядом.
– Пинсон? Хорош птенчик![2]
Я попытался сохранить невозмутимость. Была у меня одна фраза на все такие деликатные случаи.
– Сам такой!
А он опять засмеялся.
На запрос по поводу основных сведений
Фамилия: Разорбак
Имя: Рауль
Цвет волос: шатен
Глаза: карие
Рост: 1 метр 90 см
Особые приметы: носит очки
Примечание: пионер движения танатонавтов
Слабое место: чрезмерная самоуверенность
Затем мы с Раулем стали встречаться каждую среду после обеда на кладбище Пер-Лашез. Мне очень нравилось вышагивать рядом с его худосочным силуэтом. Кроме того, у него всегда были для меня разные фантастические истории.
– Мы родились слишком поздно, Мишель.
– Это почему?
– Потому что все уже изобретено, все уже исследовано. У меня мечта была стать изобретателем пороха или электричества, не говоря уж о том, чтобы самым первым изготовить лук и стрелы. А остается довольствоваться ничем. Все уже пооткрывали. Жизнь идет быстрее научной фантастики. Нет больше изобретателей, остались одни последователи. Люди, которые совершенствуют то, что было уже давно открыто другими. Теми самыми людьми, которые, как сказал Эйнштейн, испытали фантастическое чувство лишения невинности новых вселенных. Ты представляешь, как у него голова кружилась, когда он понял, как можно рассчитать скорость света?!
Нет, этого я не представлял.
Рауль расстроенно посмотрел на меня.
– Мишель, тебе читать надо больше. Мир делится на две категории людей: на тех, кто читает книги, и других, которые слушают тех, кто читает. Лучше принадлежать к первой категории, я так полагаю.
Я ответил, что он говорит ну в точности как книжка, и мы оба рассмеялись. Каждому своя роль: Рауль излагал всякие факты, я шутил, потом мы оба хохотали. По сути дела, мы смеялись вообще безо всякого повода, просто так, до колик в животе.