Мне же вообще ничего не разрешали.
– Так ты что, все еще водишься с этим Разорбаком? – как-то спросил отец, зажигая очередную свою сигару, распространявшую зловоние метров на тридцать в округе.
Я горячо запротестовал.
– Да он мой лучший друг!
– Ну-ну, оно и видно, что ты не умеешь себе друзей выбирать, – заметил отец. – Ясно же, что этот парень психический.
– Это почему?
– Не делай невинного лица. Евойный папаша довел себя до того, что повесился. С этакой наследственностью ему только и остается, что с катушек поехать. Да к тому же мать не работает и знай себе довольна пенсией. Это все не то. Тебе надо нормальных людей держаться.
– Рауль нормальный, – усиленно убеждал я.
Тут вечный предатель, мой братец Конрад, решил, что настал удобный момент подсыпать соли в рану.
– Самоубийство – болезнь наследственная. Дети самоубийц сами к этому склонны, навроде детей из разведенных семей, которые потом сами же устраивают так, чтобы и их брак оказался с гнильцой.
Все прикинулись, что пропустили мимо ушей замечания моего братца-кретина. Тем не менее эстафету приняла мать.
– Ты считаешь, это нормально часами проводить время на кладбище, как Рауль?
– Мам, ну послушай, это же его личное время, что хочет, то и делает. Никому не мешает…
– Он его еще и защищает! Один другого лучше! Да он же тебя за собой таскает, чтоб разглагольствовать посреди надгробий, прости господи!
– Да хотя бы и так, ну и что?
– А вот что! Беспокоить мертвых – значит навлекать на себя несчастья. Их надо оставить с миром, – безапелляционно заявил Конрад, всегда охотно готовый помочь утопить ближнего своего.
– Конрад – кретин! Конрад – кретин! – заорал я и врезал ему по кумполу.
Мы покатились по полу. Отец решил подождать, пока Конрад мне не ответит, а уж потом нас разнять. Ждал он, однако, не так долго, чтобы дать мне время для реванша.
– А ну тихо, сорванцы, не то я сам начну раздавать по ушам. Конрад прав. Таскаться по кладбищам – значит навлекать несчастья.
Он выпустил бесформенное облако сигарного дыма, сопровождая его утробным кашлем, и затем добавил:
– Для разговоров есть и другие места. Кафетерии там, парки, спортивные клубы. Кладбища сделаны для мертвых, а не для живых.
– Но пап…
– Мишель, ты меня уже довел до ручки. Или прекратишь корчить из себя умника, или ты у меня получишь.
Мне только что досталась пара оплеух, так что я немедленно стал ныть, чтоб избежать новой затрещины.
– Ну вот видишь, оказывается, умеешь плакать, когда захочешь, – саркастически заметил отец.
Конрад сиял. Мать приказала мне отправляться в свою комнату.
Вот так я начал понимать, как именно работает мир. Надо оплакивать мертвых. Надо слушаться родителей. Надо соглашаться с Конрадом. Нельзя строить из себя умника. Нельзя слоняться по кладбищам. Надо выбирать своих друзей из числа нормальных. Самоубийство – болезнь наследственная и, быть может, заразная.
В полумраке своей комнаты, с соленым привкусом горьких слез во рту, я вдруг ощутил себя совсем одиноким. В тот вечер, с еще не остывшей отметиной на пылающей щеке, я пожалел, что не родился во Вселенной, где бы не было стольких ограничений.
– Покойник должен пройти сквозь врата ада, избежать водяных чудовищ, уберечься от летучих демонов. Если он все это сумеет, то вновь предстанет перед Озирисом, высшем судией, а также перед трибуналом, составленным из сорока двух божественных заседателей. Там ему надо будет доказать незапятнанность своей души в ходе исповеди, в которой он объявляет, что никогда не совершал греха или проступков в течение всей своей жизни, которую только что покинул. При этом он говорит вот как:
– А он может говорить что хочет, даже врать? – спросил я Рауля.
– Да. У него есть право лгать. Боги задают ему вопросы, а он их обманывает. Однако задача не очень проста, потому как боги много чего знают. Это вообще для них обычное дело.