*
Позавчера звонила мама. Наврала ей с три короба, что у Дориана обострились проблемы с позвоночником, он сейчас в больнице - и поэтому не может подойти… Рене, конечно, перепугалась - им с Чарли Дориан как родной… задала тысячу и один вопрос насчет госпитализации, не возникло ли у нас сложностей с медицинской страховкой, а я несколько раз ловила себя на мысли, что отключаюсь. Ох, мама, если бы наши проблемы действительно ограничивались такими мелочами…
Вчера Эдвард сопровождал меня в частное детективное агентство. Детектив мне не понравился - скользкий какой-то, зализанный, с мутными бегающими глазками и какими-то чересчур плавными движениями. Да еще высокий и худой, самая настоящая пиявка. Бр-р.
А сегодня с утренней почтой пришла кассета, завернутая в полиэтилен. С запиской: “Посмотри и убедись - твой парень жив-здоров. Но помни, это очень легко исправить. Его жизнь - в твоих руках. Будь умницей.” Внизу число - вчерашнее…
На этой неделе Эдвард освободил меня от работы, распределив мои партии между Эмили и Леа. Можно посмотреть кассету, никуда не торопясь.
…Дориан лежит на кровати, приподнявшись на локте; я помню эту его позу, исполненную небрежной грации, и не узнаю ее сейчас. Как будто марионетку не очень аккуратно положили в коробку, да так и оставили лежать, не обратив внимания, как неустойчиво, неудобно ее тело опирается на руку… Не узнаю его лицо, обычно такое выразительное. Бледное и застывшее, как восковая маска… Не узнаю голос - тихий, невыразительный, почти как у той девицы из музыкального магазина. Прекрасный принц никогда так не разговаривал.
Кто с ним беседует - непонятно; этот человек, скорее всего, держит камеру, потому и не попадает в кадр. По-видимому, с пленкой потом работали - второй голос затерт начисто; между ответами Дориана повисает глухая тишина. В принципе, и так понятно, о чем именно спрашивают.
Это уже не принц. Он не лжет - в кои-то веки. А ведь даже в больнице умудрялся врать, успокаивая меня… и, стоит признать, был довольно убедителен. Я живу с лицемером, который врет как дышит и сам же первый верит в свои небылицы… Впервые вижу его без маски, и это ужасно. Без своей блестящей легенды мнимого благополучия и довольства жизнью этот завзятый лжец выглядит так, словно с него содрали кожу.
А еще… верхняя пуговица на рубашке расстегнута и видно, что ворот грязный.
Снова начинаю реветь. Не отсутствие притворства меня добило, даже не сами слова, а именно несвежая рубашка.
Ноги сами несут меня в театр. Я не считаю Эмили, Леа и Ирину особенно близкими подругами, но других все равно нет. А мне очень нужно излить душу.
Не останавливает даже присутствие Розали в столь ранний час; впрочем, она так зла и так сосредоточенно красится, что вряд ли ей есть дело до окружающих. И, пока я рассказываю, она действительно не прерывает своего занятия; Ирина же вся обратилась во внимание, даже очередную книгу отложила.
- Как считаешь, может, отнести эту кассету в полицию?
Гример фыркает, словно я сказала несусветную глупость:
- В полицию? Я тебя умоляю, что они могут? Как они преступления раскрывают, так я в опере пою. Ведущие партии сопрано.
- Ты себя недооцениваешь. В подвалах некоторых театров развелось столько крыс, что только мощь твоего голоса может их оттуда выгнать, - надо же, оказывается, она все-таки слушала… - Впрочем, ты заодно побьешь все люстры и все стаканы в буфете, Денали, так что даже не знаю, что лучше…
- Заткнись, - миролюбиво советует Ирина. Розали поворачивается к нам, сверкая левым глазом - правый заплыл так, что веки не разлепляются, и даже сквозь толстый слой грима еще проглядывает синева. - Вижу, Ройс уже успел сказать тебе, как же его достает твоя болтовня?
Безупречная холодная леди совершенно не аристократическим жестом показывает Гарпии средний палец, не удостаивая ее взглядом; ее яркий фиалковый взор устремлен только на меня:
- Не слушай ее. В полиции, даже в нашей, местной, есть хорошие специалисты. Тот же Эмметт Маккарти - он еще молод, но уже…
- То, что ты с ним кувыркаешься, Кинг, не делает его хорошим копом.
- То, что никто не нашел парня, размазавшего по асфальту твою сестрицу и ее обкуренного бойфренда, Денали, не делает всех копов плохими; может, твои родственнички сами виноваты - под кайфом были, или, к примеру, сперва посмотрели налево*, - невозмутимо парирует красавица; Ирину начинает трясти, как вентилятор со сломанной лопастью, по лицу разливается сероватая бледность, глаза из голубых становятся серо-стальными. Сейчас прольется чья-то кровь… ой-ой, как бы она на меня не кинулась - я-то ближе сижу…
- Что здесь происходит?
- Эдвард! - облегченно-радостно выдыхаю я, томно мурлычет Розали, шипит сквозь зубы Гарпия. Он целует руку миссис Кинг (та сразу расцветает улыбкой), чуть сжимает губы, кивая Ирине, садится подле меня, обнимая за плечи.
- Я звонил тебе домой, но ты не снимала трубку, - краснею, вспомнив, что и мобильный телефон оставила дома. - Хорошо, вспомнил твою привычку здесь сидеть, а то, право, не знал бы, что и думать. Так что у вас случилось?
Рассказываю. Наставник внимательно слушает, хмурится. Под конец медленно кивает:
- Да, думаю, обратиться в полицию на всякий случай стоит.
- Похоже, я одна внимательно слушала рассказ Беллы, - замечает Ирина.
- Ты о чем?
- Да о том, что, как только вы обратились к детективу, эти люди - кто бы они ни были - немедленно среагировали, прислав кассету. Это предупреждение, неужели непонятно? Мол, не рыпайся лишний раз, и все будет хорошо…
- Либо ее прислали, чтобы напугать нас и лишить возможности действовать. Сама посуди - допустим, мы будем рассуждать, как ты, и будем сидеть сложа руки, боясь, как бы чего не случилось. Пройдет неделя, и старый паук припрет нас к стенке, так что нам останется лишь соглашаться на все да кусать локти от осознания, что не все возможности были испробованы…
- Уже не неделя, - тихонько напоминаю я. - Три дня, исключая сегодняшний.
- Ирина, молчи, - поднимает руки Каллен, видя, что гример намерена что-то сказать. - Я все понимаю, но в данном случае - умерь свой пыл. Человеческие жизни важнее ваших мелких интриг, ясно?
Денали возмущенно фыркает и утыкается в книгу, Розали, удовлетворенно улыбаясь, снова принимается наводить красоту.
- Зачем ты с ней так? - спрашиваю я, выходя вместе с Эдвардом из театра.
- Видишь ли, я понимаю, что это Таня ее накручивает. Они очень любят друг друга, несмотря на то, что очень разные… Таня ревнует, ей не нравится, что я так много времени провожу с тобой, и наверняка она делится с сестрой своими переживаниями. А Ирина… двуличная лицемерка. Знаешь, есть такая категория людей, которые интригуют как дышат.
- Знаю… мой парень так же врал… а я знала, что он врет, и не останавливала, - вздыхаю, смаргивая слезы.
- Зря. Таких людей надо осаждать. Я вообще за честность во всем.
И я, наверное, тоже… хотя… странно, мне не нравится лицемерие Лорана, мелочность Ирины, страсть Эмили и Леа к интригам, а вот Дориану я готова тысячу раз прощать любую ложь. Может, это и есть любовь - видеть недостатки и прощать их? А может, мы все одной крови - и я такая же лгунья и мелкая интриганка? Просто с Дорианом нас связывает слишком много, и в нем, как и в себе, я вижу пороки не так отчетливо…
Неприятная мысль, но она не покидает меня даже в участке.
Эмметт Маккарти - высокий молодой мужчина с телом боксера - внимательно слушает нас, внимательно смотрит. Глаза у него голубые, как ясное небо, живые и острые; взгляд - открытый и смелый. Славный человек, лучше многих. Мне почему-то стыдно смотреть ему в глаза.