- Ты так хотела помириться с дедушкой? - это несколько удивляло - ни разу на моей памяти подруга о родстве с английской аристократией словом не обмолвилась, да и вообще… нехорошо это признавать, но мне эта девушка всегда казалась несколько ограниченной. И… слегка помешанной на сплетнях, тряпках и себе любимой - просто больше она ничего со мной не обсуждала. Представить такую девушку знатной леди было сложно.
- И помириться, и посмотреть Англию, и… ой, вы не поймете. Это вот здесь, - Джессика поднесла молитвенно сложенные руки к солнечному сплетению. - Я не могу объяснить, но это либо есть, либо нет. И если есть, то оно - вот тут.
Сначала мы не поняли, о каком таком “этом” она толкует. Да и в редких разговорах по скайпу не могли уловить всех изменений - как будто перед монитором сидела все та же Джессика, милая, легкая и поверхностная…
- Вообще-то, ты к ней несправедлива, - как-то раз заметил Дориан. - Человек, читающий Грина, не может быть совсем пустышкой.
- Ты видел, как она читала? - понятно, что в танцкласс книжек не приносили, разве что небольшие карманные издания, чтобы развлечься в дороге. Но у Джесс я даже таких никогда не видела… И уж тем более не видела фолианта Роберта Грина, в котором килограммов пять наберется.
- Да нет, конечно. Просто она как-то раз обмолвилась, как бы шикарно было прокатиться на лимузине с шофером-японцем, но при этом не знает, на чем взяли Виктора Люстига - значит, биографию гениального афериста не изучала, а вычитала несколько конкретных случаев из его жизни. Ну, и еще кое-какие эпизоды мировой истории ей известны, которые не каждый знает… Где можно нахвататься таких точных, но обрывочных сведений? В “48 законах”* разве что. А такие книжки, поверь, абы кому не откроются…
Слышать это было немного обидно - в число “абы кого” в данном случае входила и я: у меня даже желания не возникало взять в руки огромный красно-синий “кирпич”, который мой принц перечитывал довольно часто.
На том и кончилось. На мимолетной досаде.
Потом была та авария, и Джесс звонила, выражала сочувствие - как и полагается в таких случаях. Было приятно, что она меня помнит.
А потом, когда жизнь более или менее вернулась на накатанную колею, я оказалась семнадцатилетней безработной балериной, никому не известной и никому не нужной. Да и мое подавленное состояние сказалось на качестве танца - и приходилось выслушивать отказ за отказом…
- Неужели совсем никаких предложений? - удивилась баронесса Стенли, когда я в очередной раз плакалась ей на жизнь - очередной просмотр не принес результатов.
- Никаких. Даже в кордебалет… - в США, как и в любой другой стране, много талантливых девушек; кому-то удается, кому-то нет. Джессике, к примеру, удалось - в тот момент она уже стала примой небольшого театра в Бирмингеме.
- Кордебалет - это скучно, - сморщила нос подруга. - Есть вариант поинтересней - найти себе титулованного хореографа, который может вывести тебя на престижный конкурс, и позаниматься с ним…
- Один минус, Ваша милость - я таких не знаю.
- Во-первых, я Миледи.* А во-вторых, я знаю такого человека. Знакомые порекомендовали отцу одного бывшего танцора, который после травмы решил преподавать; единственный минус - живет маэстро в Лондоне… ммм, как же его звали… - она прикусила губу и уставилась в потолок, словно очень старательно вспоминая. - Кажется… да, точно, Эдвард. Эдвард Каллен.
- Ты шутишь?! - моя любовь к балету началась с того дня, когда в Сиэтле гастролировала труппа Ковент-Гардена - и меня, пятилетнюю девочку, бабушка впервые привела в театр. Тогда я еще не знала, что это великий балет “Лебединое озеро” в исполнении труппы одного из известнейших театров мира - я просто знала, что вижу нечто сказочно-прекрасное.
Программку с того представления я сохранила - и любовалась на нее так часто, что вскоре выучила наизусть. В тот самый день Зигфрида играл Эдвард Каллен.
- Не-а. Можешь проверить мои слова, если хочешь, - твоя мечта действительно сейчас преподает.
Я восприняла это как знак свыше. Не просто так именно он вышел на сцену в тот волшебный вечер; не просто так Джесс, моя подруга и в то же время дочь пэра, занималась именно у него. Может, судьба хочет, чтобы мы пересеклись? Может, если мне и удастся добиться чего-то в балете - то с помощью Каллена?
Потом были долгие семейные советы, взвешивание “за” и “против”. Но в итоге я оказалась в Лондоне.
Джесс приехала повидаться с нами, как только смогла, - и в тот день я поняла с необычайной ясностью, что моей подруги Джессики Стенли давно нет - а может, никогда и не было. Есть баронесса Джессика Стенли - человек, которого я совсем не знаю.
Изящная фигура, безукоризненно сидящее модное платье, пышные волосы и сияющая улыбка - все как будто осталось прежним и одновременно изменилось до неузнаваемости. Каждый жест исполнен чувства собственного достоинства, во взгляде - спокойная уверенность в себе, внимание и уважение к собеседнику. И, кажется, она чувствовала себя лучше, чем раньше, когда без перерыва щебетала о каких-то пустяках.
Красавица из предместья Бирмингема была ничем не хуже, а может, и лучше милой девочки из Сиэтла. Но я, глядя на нее, еле сдерживала слезы.
Ее телефон до сих пор в моей записной книжке, но и… все. Она звонила пару раз, но разговор не клеился… в общем, я дала понять, что ей не стоит тратить на меня время.
А сейчас я думаю, что зря оттолкнула Джесс. Вокруг меня пустота и люди, которых я не знаю вовсе, хоть и работаю с ними.
Еще у меня есть телефон бывшего хореографа… проблема в том, что он хорошо знает Дориана - и, вздумай я заглянуть на чай, непременно осведомится, где же мой жених. Придется врать, изворачиваться… не хочу. Я сыта по горло лицедейством, окружающим меня на работе.
Можно сходить к моей квартирной хозяйке, мисс Брендон, смертельно уставшей от жизни матери-одиночке. У нее есть дочь Элис, уже несколько раз менявшая документы: в свои двадцать пять с виду она с трудом тянет на пятнадцать. Не работает, живет в гражданском браке с мужчиной много старше - во всяком случае, так говорит мать; я этого мужчину не видела.
Самое страшное, что в юном незрелом теле живет разум взрослой женщины. И разум этот затуманен беспросветным отчаянием - кто бы не взвыл от такой жизни.
По субботам она приходит, чтобы помочь матери с уборкой; потом они сидят, подолгу пьют чай и беседуют о жизни. Сегодня как раз суббота. Черт, в гости не напросишься.
Мне больно видеть Элис - она изумительно красива, она могла бы стать прекрасной молодой женщиной, матерью чудесных малышей, могла бы быть счастливой, а вместо этого…
Элис Брендон ненавидит фотографироваться. Ненавидит свое отражение - к ее приходу мать завешивает зеркала в квартире тряпками. Никогда не выходит из дома днем - только ранним утром или поздно вечером.
Вообще-то, она неплохая, но я сейчас не готова смотреть на чужое горе. Мое бы кто разделил…
Я еще умудряюсь занять первую половину дня домашними хлопотами, заставляю себя что-то делать… Заставляю себя читать, хотя мозг воспринимает отдельные слова, не в силах сложить их в текст. В конце концов не выдерживаю и ухожу гулять. Без цели брожу по улицам… просто так. Потому что хочется куда-то идти. И я иду, иду, куда глаза глядят, иду, пока ноги не начинают гореть адским пламенем.
Как ни странно, это помогает. Во всяком случае, до смерти устав бродить, я засыпаю, как убитая - просто нет сил думать о чем-либо.
Комментарий к Глава 22. Одиночество.
*Полное название книги - “48 законов власти”.
**”Ваша милость” - обращение к герцогам и герцогиням; к низшим титулам обращаются “Милорд/Миледи”.
______________________
Те, кто считает, что такие финты ушами, как у Беллы с работой, в реальной жизни невозможны… поверьте, автор устраивалась на работу примерно так же, манером “из Москвы в Сочи через Архангельск”. ))