Мы неистово целуемся в полутемной раздевалке; чувствую, как падает на пол мокрое полотенце, чувствую его руки на своей талии… Краем глаза замечаю красно-золотую фигуру - в полуоткрытую дверь кто-то заглядывает. В следующий момент оглушительно хлопает дверь, и я слышу стук шпилек по истертому паркету.
- Кажется, нас застукали, - шепчу в губы Эдварду, не размыкая рук.
- Должно быть, уборщица. Не бойся, Кармен не станет болтать, - его руки скользят по моей спине, прижимают крепче.
Нет, золотоволосая женщина совершенно точно не может быть знойной испанкой Кармен. Скорее уж, главной сплетницей всея театра…
- Мне показалось, это Ири… - и прикусываю язык, обрывая себя на полуслове. У Гарпии патологическая любовь к синему; за эти месяцы я ни разу не видела ее в других цветах. Да что там, даже на той фотографии десятилетней давности она была в синем. А на женщине за дверью… красное платье, Господи, красное! - Ой, черт… то есть… Таня сегодня была в театре?
Смотрим друг другу в глаза. Каллен едва заметно кивает; даже при скудном свете, украденном из коридора, вижу в его взгляде самый настоящий ужас.
Таня здесь “своя”, ее без звука пропускают в служебные помещения. Конечно, она, устав ждать Эдварда, отправилась на поиски… и нашла.
Выворачиваюсь из объятий, с трудом переводя дыхание.
- Иди к ней, - черт, полотенце путается в ногах; неловко подбираю мокрую ткань, прижимаю к груди. Сейчас за дверью никого нет, но теперь как-то неловко стоять голой перед Калленом. Ну и что, что я почти отдалась ему секунду назад. Я же забыла… Теперь помню. И о нем, и о себе.
- Прости, если можешь… - уходит, не забыв прикрыть за собой дверь. Становится совсем темно, но почему-то не хочется искать выключатель. Как будто в темноте можно спрятаться от самой себя… Ощупью нахожу свои вещи, медленно одеваюсь, стараясь ни о чем не думать. Черта с два. Перед глазами стоит день, когда мы едем в театр отмечать мою победу; сияющие лица Тани и Дориана. Кто я после этого?
*
Таня сидела в опустевшей гримерной, нервно стирая черные полосы потекшей туши. Никто не должен был увидеть королеву плачущей, в особенности, ее фаворит. “Бывший фаворит,” - поправил себя Эдвард. - “Не в ее характере прощать”.
Она резко повернула голову к открывшейся двери - чересчур резко, необычно для нее… В бледно-голубых глазах дрожали слезы:
- Давно вы вместе?
Что, черт возьми, можно ответить на такой взгляд, чтобы не чувствовать себя последним выродком?..
- Мы не вместе. Просто… в голову ударило. Прости, если можешь.
Королева отвела глаза, судорожно сглотнула:
- Прежде чем ударит в следующий раз, вспомни, что ее мальчик - инвалид. И подумай, хочешь ли выбивать у человека последнюю землю из-под ног.
Каллен стоял, точно громом пораженный. Неужели ему дают право на следующий раз?
- Ты простишь? - Таня сосредоточенно искала что-то в сумке, левой рукой вытирая слезы. Попыталась было что-то ответить - видно было в зеркале, как дрогнули губы, - и не смогла, только замотала головой. И вдруг отбросила несчастную сумочку, как будто та всему виной, и тихо заплакала, закрыв лицо руками. Уже не королева, просто женщина, раздавленная его глупостью… Эдвард подошел и осторожно коснулся обнаженных плеч девушки.
- Уходи, - сквозь рыдания прошептала Денали. - Уходи, слышишь?
Хореограф заколебался: как сейчас ее оставить? Не дойдет же до дома… Впрочем, сейчас ей, наверное, и правда лучше побыть одной - успокоится, приведет себя в порядок и выйдет из театра уже в привычном образе. И он подчинился, бросив напоследок:
- Жду в машине.
Клубок темно-синей блестящей ткани на диване раскрутился, показалась золотоволосая голова и плечи Венеры; работа информатора учит находиться там, где тебя не просят, оставаясь незамеченной.
- Почему ты не прострелила ему башку? - осведомилась Ирина. - Ведь собиралась…
Да, собиралась. Кому, как не младшей сестре, знать, что Таня всегда носит в сумочке кольт - и стреляет, как Робин Гуд. Певица тяжело вздохнула:
- Не знаю. Не смогла, и все.
- У меня бы рука не дрогнула, - Гарпия перевернулась на бок, не заботясь о шелковом платье, закурила, стряхивая пепел прямо на пол. Классно говорить такие вещи, зная, что твой парень безупречно верен.
- Это ты сейчас так думаешь… - она тоже была уверена, что сможет.
…Русская эмигрантка Александра Денали воспитывала своих дочерей в роскоши и пороке, внушая им, что можно все - даже то, что запрещает церковь и Конституция. Она сама не брезговала никакими средствами для достижения цели, и к тому же приучала детей; цель всегда была одна - заработать как можно больше денег. Одного покровителя, средней руки вора, и мелких афер Александре не хватало - эта женщина окончательно утратила чувство меры, ее охватила “золотая лихорадка”. Закончилось все весьма прозаично - прознав о похождениях любовницы, ее господин застрелил и Александру, и маленького Василия, сочтя ребенка плодом измены. А девятнадцатилетняя Таня пустила пулю в лоб своему отчиму. В тот момент она не задумывалась о том, что, возможно, обрекает себя и сестер тринадцати и пятнадцати лет на голодную смерть или что похуже. Просто боялась, что этот ублюдок с большой пушкой сейчас и их пристрелит, не пощадит даже Ирину, самую младшую, свою родную дочь…
Повезло, что Эли, царь и бог района, за проституцию и наркотики готов был сжигать на кострах. В самом прямом смысле. Как через много лет поняла Сирена, Александру от расправы Каракурта спасала только порука ее мужа. Когда же люди старого паука пришли к Тане, обещая свою защиту в обмен на верность и готовность выполнять разного рода поручения, гордая девушка согласилась без колебаний - она твердо знала, чего делать не придется, а все остальное… почему бы и нет.
В мире, где вендетта считалась обычным делом, фразу “пока смерть не разлучит нас” понимали буквально - и верность становилась непременным условием выживания. Почти тридцатилетняя Таня принимала правила игры. Она сама хранила верность Эдварду и слепо ему верила…
Впервые в жизни Сирена недооценила противника.
И не смогла ничего сделать… хотя была в своем праве, даже на какую-то секунду сомкнула пальцы на оружии, оставалось лишь вытащить и нажать на курок… и отбросила сумку с пистолетом, как ядовитую змею. Щелкнуло что-то в мозгу: “Нельзя”.
И застрелить нельзя, и видеть рядом тошно… А им еще ехать домой вместе. И спать через стенку. Впрочем… Певица оглянулась на сестру - та все так же валялась на диване и курила. Ну правильно, Лоран поехал к семье и до утра не объявится, иначе бы младшенькая за сигареты не схватилась: он не выносит табачный дым. Отлично, значит, есть где переночевать. Женщина даже слегка улыбнулась, отправляя короткое сообщение: “не жди, ночевать буду у Ирины”.
========== Глава 35. Одна ночь. ==========
Эта квартира вроде бы досталась Тане по наследству от матери; впрочем, неважно. Главное - она жила здесь всю жизнь, ну, или большую ее часть, и не было вещи, которая не несла бы на себе отпечаток личности хозяйки; даже в воздухе дрожало ее дыхание.
На простынях, пропахших ее духами и сушеными травами - она всегда перекладывала белье мешочками с травами - Эдвард так и не смог заснуть. Смешанный запах мешал. Огромный, до самого потолка, фикус угрюмо пялился из своего угла. Танин любимец… она много лет его растила, очень им гордится.
- Что скажешь, Дреглин Хогни? - вполголоса обратился к нему Каллен. Имя зеленому исполину он дал еще в первую неделю - гигантское растение в пышных листьях действительно напоминало злого великана. - Обиделся?
Фикус, разумеется, промолчал.
- И правильно. Я сам на себя обижен. Но ведь невозможно прожить жизнь, ни в кого - ни-ни-ни - не влюбляясь, верно?.. Ну да, ты немного женщин видел, куда тебе понять. А за хозяйку и вовсе горой встанешь. Но понимаешь, какая штука - как магнитом меня тянет к девчонке в два раза моложе. Чуть не переспал с ней вчера, представляешь? - он умолк на некоторое время, вцепившись себе в волосы. - Сам жалею. Смотрел вчера в глаза Тане и чувствовал себя… Как будто, знаешь, ручную косулю застрелил… Эмили с мужем как-то раз на охоту ездили и увидели такого вот урода. Говорят, так прикладами отделали - на всю жизнь запомнит. Меня бы тоже стоило…