Он не стал бы повторять предложение.)
«Велосипед был там, внизу», - сказал Паскуанти. Он указал где. "Меня подвели под холм этого обнажения песчаника. Я достаточно огляделся вокруг, чтобы найти следы, ведущие сюда.
Тогда уже темнело ".
Учитывая обстоятельства, велосипед был замечательно спрятан. Его наполовину затолкали под навес из песчаника, а затем замаскировали под покровом из мертвой травы и сорняков. Даже без камуфляжа его было трудно разглядеть. Лиафорн посмотрел на него, сначала подумав, что тот, кто его спрятал, нашел это место ночью. Только лунный свет, а две ночи назад это был бы полумесяц. Последствия этого были достаточно ясны. Тот, кто принес сюда тело Эрнесто Каты, чтобы спрятать его под обрушившейся землей, либо хорошо знал этот ландшафт, либо спланировал заранее. Джордж Боулегс должен это знать, и, - подумал он защищаясь, - это узнают тысячи зуни. Лиафорн методично принялся за работу.
Велосипед катили сюда по оленьей тропе. Лиафорн вернулся к овечьей тропе вниз по склону. Тропа вела вниз и на север, в сторону Зуньи Пуэбло. Все проверил, работая медленно. К тому времени, когда он добрался до группы деревьев, где Ката истек кровью, был полдень. На этом небольшом участке он провел еще три часа - большую часть времени он сидел на корточках, изучая пыльную землю.
Было пять наборов недавних следов. Он быстро устранил следы от резиновых каблуков Goodyear, оставленные Паскуанти, и ботинки с вафельной подошвой дяди Ката, нашедшего кровь. Остались ковбойские сапоги, предположительно Джорджа Боулега, которые спешились с велосипеда возле деревьев, кроссовки Каты с пятью шипами и мокасины, которые носил тот, кто толкал велосипед с телом Каты в качестве груза. Лиафорн сел на плиту из песчаника и задумался о том, что ему говорят эти следы. Это было не так уж и много.
Он мог догадаться, что убийство не было преднамеренным - по крайней мере, не полностью. Тот, кто планирует перенести тело на большое расстояние в гору по пересеченной местности, не должен носить мокасины, если он уважает свои ноги. Он носит что-то с прочной подошвой и каблуками. Человек, который носил мокасины, ждал среди можжевельников, скрываясь из виду. Он мог бы поразить Кату из этой засады, если бы имелось намерение убить. Но он этого не сделал.
Мокасины выступили наружу. Мокасины и кроссовки стояли напротив друг на друга достаточно долго, чтобы выдержать несколько перемещений и перестановок веса. Они стояли очень близко.
(Может быть, мокасины схватили Кату за руку?) Затем Ката сделал три больших шага вниз по склону, упал и пролил свою кровь на измученную жаждой землю. Мокасины теперь подкатили велосипед к окровавленному месту, погрузили на него Ката и покатили. Но казалось маловероятным, что он мог знать, что велосипед будет ему доступен. Нет, если только человек в мокасинах не был Джорж Бовлегс. Мог ли мальчик приехать сюда в ковбойских сапогах, припарковать байк, пройти к скалам и переодеться в мокасины? Очевидно, мог. Лиафорн не мог придумать никаких причин, по которым он мог бы это сделать. Он попытался представить, о чем могли говорить Ката и Мокасины, стоя лицом к лицу. Не было даже оснований для домыслов. Лиафорн закурил. Птица сойка вылетела из можжевельника во вспышке синего оперения и исчезла по напралению к Кукурузной Горе.
Тонкая синяя полоска дыма поднималась вверх от сигареты Лиапхорна, рассеиваясь в холодном воздухе.
На севере реактивный самолет провел по небу белую линию. За ним небо было серым, обычная пасмурная погода.
Периодически в течение пыльной осени такие предзнаменования грозили снегом.
И всю осень, после лета засухи, предзнаменования лгали. Лиафорн с суровым лицом изучал небо. Он не находил никакого порядка в своих мыслях, никакого того кроткого абстрактного удовольствия, которое всегда доставляло ему точное применение логики. Вместо этого было только противоречивое столкновение невероятного с маловероятным, следствия без причины, действия без мотива, беспорядочного хаоса. Организованному разуму Лиафорна это было неприятно. Шероховатый песчаник теперь прижимался к его ягодицам, но он проигнорировал это, не обращая внимания на свой голод, стараясь отвлечься от этих ощущений, хмуро глядя на заросшие кустами склоны Кукурузной горы, размышляя.