С вершины горы над ними донесся хриплый крик пиньонской сойки. Лиафорн слушал, но больше ничего не слышал. Ветерок утих. Ничего не двигалось. На западном горизонте где-то над центральной Аризоной образовалась сероватая кайма облаков. Лиафорн пожалел, что не прислушался к прогнозу погоды. Он внезапно занервничал. Что-то напугало сойку? Неужели Джордж Кривоногий со своими старым ружьем 30-30 смотрел на них сверху вниз со скалы? Неужели он неправильно догадался о мальчике? Джордж не мог убить своего отца. Он был в дне езды от хогана. Но он мог убить Кату. Мог ли он быть не просто сбившимся с толку ребенком, а буквально сумасшедшим? Жить какой-то фантазией о реальности духов и колдовства, которая сделала убийство просто еще одной частью мечты? Этот вопрос занимал Лиафорна на крутом подъеме по седлу над выступом холма и заставлял его двигаться медленнее и осторожнее, когда он выполнял свою работу. Тем не менее, в течение часа он собрал большую часть необходимой информации.
В это время года эта часть холма была пастбищем для стада из двадцати-двадцати пяти оленей. Они пили воду из просачивания под скалой и имели два обычных спальных места - оба на сильно расчищенных кочках, где восходящие потоки доносили до них запах хищников. В течение двух часов у него было четкое представление о том, по какой схеме следовало стадо на рассвете, в сумерках и во время ночного кормления. Этот режим кормления, как он объяснил Сюзанне, сопровождался почти механической постоянности оленей- режим - менялся только в зависимости от погодных условий, ветра, температуры и запасов корма.
«Судя по тому, что вы мне рассказываете о Джордже, он все это узнает», - сказал Лиафорн. "Если бы он поднялся сюда, когда мы думаем, что он это сделал, он бы попытался убить одного оленя в сумерках. Он бы прочитал достаточно дорожек, чтобы выяснить, где олени бродили, когда они выходили из своего дневного спального места. Затем он устроил бы засаду и просто подождал бы ".
Вороны привели их к месту. Птица-стражник поднялась, настороженно каркая. Дюжина птичек взмахнула к небу, шумно от этой тревоги. Спустившись по склону, они нашли небольшую поляну, на которой Джордж застрелил своего оленя.
Животное, маленький двухлетний олень, все еще лежал на тропе в тени выступающих валунов верховой скалы. Лиафорн стоял на одном из валунов, осматривая местность и чувствуя себя хорошо. Впервые с тех пор, как он услышал о Джордже Кривоноге, что-то вроде получилось с той рациональной гармонией, которую требовала упорядоченная душа Лиафорна. Он объяснил это Сюзанне, показывая ей потертости на лишайниках там, где Джордж скорчился на валунах; объясняя, как в сумерках охлаждающий воздух будет двигаться по тропе, убирая запах Джорджа от приближающегося стада и позволяя ему сидеть почти прямо над их маршрутом.
«Отсюда мы рассмотрим его следы и выясняем, где он провел прошлую ночь. Он прикажет коню быть где-нибудь рядом, так что это должно быть легко. А если он топчется на месте до завтра…» - голос Лиапхорна затих. Выражение его лица, которое было вежливо удовлетворенным, сменилось озадаченным хмурым взглядом. Он нарушил созданное им самим молчание, пробормотав что-то на навахо. Мгновение назад эта сцена аккуратно вошла в структуру, построенную его логикой - оленя убили, где, когда и как олень должен был быть убит.
Почему он не заметил вопиющего несоответствия? Хмурый взгляд Лиафорна превратился в сердитый взгляд.
Сюзанна удивленно смотрела на него. "Что случилось?"
«Подожди прямо здесь», - сказал он. «Я хочу взглянуть на это поближе».
Он спрыгнул с валунов и присел рядом с тушей. Он был жестким, мертвым не меньше суток. Запах свежей оленины и старой крови достиг его ноздрей. Это был толстый молодой олень, застреленный сразу за левым плечом сверху и спереди - идеальный выстрел для мгновенного убийства, сделанный, очевидно, из валуна с очень близкого расстояния. Затем Джордж перекатил оленя на спину, удалил ароматические железы с его задних ног, открыл грудную клетку и брюшную полость, сделав аккуратный и точный разрез через кожу и мышцы. Он раскатал внутренности, а затем отрезал длинную полоску кожи и привязал ее к передним лодыжкам оленя, предположительно, готовясь поднять тушу на ветки дерева, чтобы дать стечь крови и оградить от наземных грызунов. Но туша все еще лежала. Лиафорн нахмурился. Он мог бы понять, если бы Джордж просто нарезал себе значительную часть оленины и оставил тушу лежать. Это пошло бы против того, как навахо и охотник, растратил мясо. Но если бы он спешил, Джордж мог бы это сделать. Но почему?