АЛЕКСАНДР. Она была совсем ещё ребёнком, когда мы познакомились. Прекрасным ребёнком. И я тоже. Она жила мечтами. Мечтающие всегда страдают больше всех.
ЕЛЕНА. Она любила тебя?
АЛЕКСАНДР. Конечно.
ЕЛЕНА. Тогда почему она обходилась с тобой так плохо?
АЛЕКСАНДР. Ты что?! Она ненавидела меня в той же степени. Считаешь, она обходилась со мной плохо? очень может быть… Но это было потом. Впрочем, не знаю, почему я сейчас так говорю. Всё было с самого начала. Но любовь определяется любящим, а не любимым.
ЕЛЕНА. Она изменяла тебе когда-нибудь?
АЛЕКСАНДР. Да я не знаю! Не докапывался. Уверенно могу говорить только о себе.
ЕЛЕНА. Ты ей изменял?
АЛЕКСАНДР. Боже мой, конечно! А ты думала, нет? Разве был у меня иной способ сохранять равновесие?
ЕЛЕНА. Ты — маме — изменял?
АЛЕКСАНДР. Тебя это шокирует, что ли?
ЕЛЕНА. Не верю. Когда? У тебя времени не было.
АЛЕКСАНДР. Да всегда найдёшь время для того, в чём нуждаешься. Всегда. Пошукаешь маленько, и — опля! — время нашлось. Когда ты прижат к стене, нужно только уметь извернуться, чтобы сделать то, что тебе необходимо. Проще простого.
ЕЛЕНА. Сучий ты сын!
АЛЕКСАНДР. Прости, пупсик.
Пауза.
ЕЛЕНА. Су-чий сын!
АЛЕКСАНДР. Эх-ма, не нужно было тебе этого говорить!
ЕЛЕНА. Что?
АЛЕКСАНДР. Просто глупость с моей стороны. И зачем я тебе открылся?
ЕЛЕНА. Ты ни при чём. Я Виктора имею в виду.
АЛЕКСАНДР. С какого боку тут Виктор?
ЕЛЕНА. Если ты изменял маме — значит, Виктор изменяет мне. Ясно как день. Я знала. Я всегда это знала. Сучий сын.
АЛЕКСАНДР. Ничего ты не знаешь. Забудь!
ЕЛЕНА. Зато ты в курсе!.. Наверняка. Изменяет он мне, а? Изменяет… Ты — то уж точно знаешь. Изменяет ведь, изменяет?
АЛЕКСАНДР исчезает.
Изменяет?
МАТЬ. Зачем тебе: любила я его — не любила?.. Хочешь понять? Пустое. Не твоё дело. Ни сейчас, ни тогда. Никогда. Помнишь случай с комнатой? Когда ты оказалась запертой и не могла выйти? Это травмировало нас. Всех нас. Ты там билась, рыдала… А я и представить не могла!.. Мы не слышали тебя… Я просто забыла. Знаешь, что происходило внизу? Чем мы занимались? Твой отец носился за мною голым. Он врубил радио так громко, что не слышны были даже наши собственные мысли!.. Кроме высоких сапог, он был, в чём мать родила. И на мне была только шляпа с пером, которой я его колотила, когда он догонял и заваливал меня. Когда всё кончилось, его тело оказалось сплошь в царапинах. Как он хорош был в своих сапогах! Тогда он ещё не превратился в толстого жлоба, чёрт возьми! Зараза! От него так вкусно пахло! От него исходил чарующий запах, когда он был молодым мужчиной! Я до сих пор помню его запах. Запах кожи. Что-то свежее, острое, пряное! Этот запах поселился в моей груди, вот здесь. Его не втянешь носом, нет! Он входит прямо внутрь тебя, и медленно разливается по всему телу. Здорово мы провели тогда время! Блаженствовали, как никогда. Ты даже представить себе не могла!.. Да мы бы и не позволили! Ты была слишком маленькой. Нам пришлось запереть тебя там, наверху, в твоей комнате. А как иначе? Что, по — твоему, мы должны были пустить тебя бегать с нами? Догонялки втроём?! Нам было тебя жаль. Но как же иначе? Зачем я тебе всё это рассказываю? Видимо, становлюсь сентиментальной… Да, а для своих излюбленных воспоминаний оставь себе сцену на пляже. Вспоминай её.
ЕЛЕНА. Мама, папочка был хорошим человеком. Что случилось?
МАТЬ. А я кто, по — твоему? Хвост собачий? Я что, хуже, что ли? Я тоже хороший человек. Я сообразительней и шустрей. Сашок не мог угнаться. Даже чтобы спасти собственную жизнь. (Пауза.) Он никогда не попадал в тему. Всё время копошился. Посреди абстракции. Безсмыслица полная! Отчего это вдруг «старый добрый папочка»!? Твоего отца нет, а я здесь. Это он в твоих глазах такой святоша. Даже мёртвый, он тянет тебя на свою сторону! Я ничего не могу поделать!..
ЕЛЕНА. Если бы ты могла, то украла у меня мою жизнь.
МАТЬ. Какие глупости!
ЕЛЕНА. По-моему, тебя изъела ревность.
МАТЬ смеётся.
По-моему, она съедает тебя до сих пор. Тебе по-прежнему доставляет наслаждение держать меня в запертой комнате. Чтобы я ни пикнула!