ЕЛЕНА. Да, мам, я слышу.
МАТЬ. Я не голодна. Ты поешь, а я не буду.
ЕЛЕНА. Ладно, мам. (Накладывает салат себе.)
МАТЬ. Ты выглядишь усталой. Что такое?
ЕЛЕНА. Просто устала.
МАТЬ. Не позволяй себе так выглядеть.
ЕЛЕНА. Мама, мы же дома!
МАТЬ. Ты не должна позволять себе выглядеть усталой нигде — ни дома, ни вне этих стен. Вот я, например, никогда не выгляжу усталой. Да, бывает, я устаю, но никто в жизни этого не заметит. Я ни за что не позволю себе такую роскошь — выглядеть усталой. Ни один человек не догадается. Не догадается об этом. О том, что я устала. Если, конечно, я и впрямь устала. А главное: я себе не позволяю думать об этом. И никому другому в голову не придёт, что я устала.
ЕЛЕНА. Это уж точно!
МАТЬ. Усталость — это не из нашего лексикона. Мы не признаём расхлябанности и несобранности. Знаешь, что я вытворяла в юности перед тем, как юркнуть в постельку? Наводила красоту. Прямо перед сном. Спросишь: зачем? Тебе не понять… Готовилась к свиданию с моим принцем. (Пауза.) Ну что, съела?
ЕЛЕНА. Мама, сегодня был очень длинный день.
МАТЬ. «Длинный день, длинный день»! Любой день — длинный. (Берёт апельсин, чистит и ест, не спеша — долька за долькой.) И каждый надо прожить. Нельзя выкинуть из жизни тот, что тебе не по душе. Это как билет в театр с нагрузкой. Как поживает твой Витя?
ЕЛЕНА. Мама, не начинай.
МАТЬ. Не начинать что? Я только спросила: как Витя?
ЕЛЕНА. Я не хочу говорить о Викторе. У него всё хорошо.
МАТЬ. Здрасте — пожалуйста! Задашь простой вопрос — тебе прочтут лекцию.
ЕЛЕНА. У него всё нормально.
МАТЬ. У него всё нормально — вот, только это я и хотела услышать. Меня не волнует: хочешь ты говорить о Вите или нет? Я тебя не спрашивала: хочешь ли ты говорить о нём? Я просто задала вопрос: как он поживает?.. А тебе надо просто ответить, что всё нормально, и привет! Я довольна и ты довольна. Все довольны.
ЕЛЕНА. Мам, пойду переоденусь.
МАТЬ. Правильно. Ступай. Я уже.
ЕЛЕНА идёт вглубь сцены, скрывается за ширмой. Пока она снимает чулки, видны её длинные ноги.
ЕЛЕНА. Мам, как мои ноги? Ты обратила внимание?
МАТЬ. У тебя чудесные ноги, солнышко моё.
ЕЛЕНА. Они не слишком толстые, а?
МАТЬ. У тебя чудесные ноги, солнышко моё.
ЕЛЕНА. Я не очень поправилась?
МАТЬ. В нашем роду у всех стройные ноги. У моей матери были чудесные ноги до самого дня её смерти.
Пауза.
ЕЛЕНА. Мне кажется, я прибавила. Заметно по ногам. Всегда в первую очередь заметно по ногам. А уж потом по попке. А уж потом лицо… (Над ширмой показывается её голова: она изучает своё лицо в зеркальце.) Я поправилась, а?
МАТЬ. Ты — воплощённый портрет юности. Ты выглядишь роскошно, моя милая… Как, впрочем, все в нашем роду. Помнишь ту фотографию моей матери, где она стоит в купальнике на озере? Эта фотография ходила по рукам. Этой фотографией восторгались. Мы все красавицы. Потому что следим за собой. У нас с этим строго. Вот какой груз ответственности на твоих плечах! Ты должна его нести. Это не пустые слова. Ты должна понимать. И не расслабляться. Посмотри на меня. Ты догадалась бы, сколько мне лет, если б не знала? И никто не догадался бы. И не догадывается.
ЕЛЕНА. Про меня Виктор сказал: будь у меня дети, я бы, наверное, их съела…
МАТЬ тихонько смеётся о своём.
Меня это взбесило, по-настоящему взбесило! (Выходит из-за ширмы в обтягивающих штанах и свободном свитере. Эффектно.) Как он смеет говорить обо мне такое!
МАТЬ. Я не ела моих детей.
ЕЛЕНА. «Детей» у тебя не было.
МАТЬ. А ты что, уродец?
ЕЛЕНА. Я твой ребёнок. Единственный ребёнок.
МАТЬ. Думаешь, мне от этого легче? Смысл в том, что я тебя не ела. И ты не будешь! Мужчины всегда несут подобную чепуху. Таков их способ давления на нас. Подобные фразы — признак их слабости. (Пауза.) Твой отец был слабым. (Пауза.) Ты вся в него.
Пауза.
ЕЛЕНА. Сколько ему было?
МАТЬ. Ты не знаешь, сколько лет было твоему отцу?
ЕЛЕНА. Шестьдесят три.
МАТЬ. Шестьдесят три. Зачем спрашивать?
ЕЛЕНА. Я не была уверена.