Проехав еще метров сто, я оставил дорогу, по заболоченному лугу направился к реке.
…Останавливаюсь, и сразу становится слышно настойчивое жужжанье. Его не заглушают ни крики чаек, ни плеск волн.
Слева, сквозь покачивающиеся верхушки камыша, виднеется серебристая ажурная паутина, повисшая между речных берегов.
И вот человек в синей форме, с исцарапанным карабином на плече, облокотившийся о перила. И вот лохматый пес, привязанный цепью к длинной железной проволоке. В объектив моего прицела плеснуло бельем, висящим на веревке перед домиком, желтеющим у береговой опоры, — какие-то кукольные пододеяльники, простыни, рубашонки, парусящие на ветру…
Я перевел взгляд на мостовую опору, стоящую посредине реки. Она казалась тоньше головки камыша, но, напрягши зрение, я смог рассмотреть и гранитные глыбы, которыми была облицована эта опора, и громадные волны, толпящиеся у ее подножия… Я невольно залюбовался опорой. Несомненно, это было как раз то, что нужно.
Время шло… Все так же шелестел камыш. С криками носились над рекой чайки. Но вот вдалеке послышался гудок, и тотчас вспыхнули зеленые огоньки перед мостом на противоположном берегу.
Мир, окружавший меня (как свидетельствовали радиопередачи), погряз в обмене, дележе, сотворении кумиров, и только я один мог предпринять что-то разумное в этом бедламе!
Когда зеленая проворная гусеница достигла центра серебряной паутины, внутри меня, распугивая мух, со звоном посыпались снарядные гильзы…
Наступила звенящая тишина, затем далекая тростинка-опора вспыхнула, оказавшись сработанной из папье-маше, и, тотчас сгорев дотла, развеялась ветром. Серебряное кружево лопнуло. Зеленая гусеница на мгновенье зависла над серединой реки, цепляясь за обрывки паутины, но, увлекаемая собственной тяжестью, судорожно извиваясь, сползла в воду…
Тот, кто решил отправить меня на Завод, явно поторопился. О, как он будет водить вокруг меня хоровод, когда поймет, что я еще на кое-что способен!
Лучи света, проникая через трещину на моей груди, весело перебегали от Товарища Майора, который, зацепившись ремнем за спинку сиденья, висел в сумраке башни вниз головой, к его рукам, покачивающимся над постукивающими друг о друга, рассыпанными по моему днищу гильзами. Скользили над крепко обнявшимися заряжающим и радистом и возвращались к Виктору, дремлющему на водительском месте…
Я катился между исполинских сосен, просторно стоящих на желтых песчаных холмах, усыпанных шишками, опавшей хвоей. В голубом небе надо мной висели пышные розоватые облака. Даже солнце, просвечивающее сквозь сосновые вершины, словно радовалось, что у меня все в порядке…
Но вот между золотистых стволов блеснуло раз, другой, они расступаются, и мимо меня плывет лежащее среди холмов круглое зеркало.
Деревянный пустынный причал… Несколько голубых лодок и розовых облаков, привязанных к нему…
Зеркальная карусель, чуть покачиваясь, несет мне навстречу покрытый обильной росой ореховый куст, валяющиеся на берегу плетеные сандалии (один вверх подошвой), раскинутое на песке красное платье…
Тихо скрипнув тормозами, карусель встает. Сквозь жужжанье мушиного роя слышатся шлепки по воде…
Привстав на цыпочки, осторожно выглядываю поверх кустов. С той стороны озерца, наполовину закрытого тенью, падающей от противоположного берега, плывет человек. Он выплывает на свет и переворачивается на спину; лежит на воде, раскинув руки и ноги, похожий на розовую звезду. Вот поднимает из воды сверкающую ногу, сгибает ее, выпрямляет вновь… Шлепает по воде руками… Скрывается под водой…
Играя так, человек постепенно приближается ко мне и внезапно встает из воды, закованный в обнаженное тело, выходит на берег… Это — девушка. У нее черные сросшиеся брови, светлые волосы, намокшие и оттого похожие на длинное крыло. Гибко изогнувшись, она отжимает ладонями из этого крыла воду. Затем, помотав головой, закидывает волосы за спину, ступает вперед, густая зелень скрывает ее от меня.
Через несколько минут, с сандалиями в руке, одергивая липнущий к ногам подол красного платья, девушка появляется неподалеку; лицо ее озарено улыбкой; что-то напевая, красавица шагает по тропинке и вдруг застывает на месте. Безмятежная окружающая тишь вздрагивает от пронзительного визга.
Вновь включается зеркальная карусель… Посверкивая на солнце, она выносит мне навстречу то одинокую ель, то бугор, перечеркнутый лежачим бревном. Мелькает мимо проросший тальником ржавый остов автобуса, и вот уже нет ничего, кроме завзятой бегуньи, словно охваченной языками огня…