Дел покачала головой.
– Не похоже на Север. Совсем непохоже.
Я наклонился к лошадиной шее и привстал в стременах, пока мой мерин преодолевал глиняный откос.
– Снега нет.
– Да, но дело не только в этом, – Дел шлепнула пегого по бокам, и он догнал моего мерина. – Деревья, скалы, почва… даже запах другой.
– Конечно другой, – согласился я. – Ты чувствуешь запах Вашни, а не гор.
Я остановил лошадь. Воин сидел на гнедом жеребце в двадцати шагах от нас. На его коричневой шее висело ожерелье из фаланг человеческих пальцев.
Дел тоже придержала мерина.
– Значит приехали.
Мы ждали. Воин тоже.
Он был молод, лет семнадцать, но первое, с чем знакомится Вашни в своей жизни, это меч. Женщины Вашни после родов перерезают пуповину мечом мужа. Младенца мужского пола обрезают тем же мечом.
Никогда не стоит недооценивать воина Вашни. Даже молодого.
На Вашни был одет только кожаный килт и пояс. Босые ноги сжимали бока лошади. Бронзовая кожа блестела от масла. Черные волосы, гораздо длиннее чем у Дел, воин заплел в косу, обернув ее мехом. Уши украшали серьги из обточенных костей. Я так и не смог определить, из какой части тела их взяли.
Воин убедился, что все наше внимание было приковано к нему, и повернул лошадь на Юг. За его спиной на тонкой перевязи висел традиционный меч Вашни. Ножнами Вашни не пользовались, и лезвие зловеще мерцало. Рукояти таких мечей делали из человеческих бедренных костей.
– Поехали, – сказал я. – Думаю нас уже ждут.
Молодой воин довел нас до поселения Вашни. Полосатые хиорты стояли по соседству со склонами гор. Нас ждала торжественная встреча: все племя выстроилось в два ряда, образовав коридор через все поселение. Стояли воины, женщины, дети. Все молчали, все рассматривали нас. Все носили вместо украшений кости, оставшиеся от мужчин, женщин, детей.
– Они хуже чем Ханджи, – прошептала Дел.
– На этот раз ты ошибаешься. В отличие от Ханджи, Вашни не приносят в жертву богам живых людей. Трофеи, которые ты видишь, почетные. Они добыты в битвах, – я помолчал. – И взяты с мертвецов.
Наш проводник подвел нас к самому большому хиорту, спрыгнул с лошади и жестом предложил нам слезть. Кивком он разрешил мне приблизиться. Дел тоже сделала шаг вперед, но воин резко замотал головой.
Я посмотрел на Дел – она едва сдерживалась. Ей хотелось поспорить с воином, объяснить, что она приехала сюда по своему делу, но она промолчала. Дел вернулась к крапчатой лошади и с отчаянием взглянула на меня.
– Ты говоришь на Вашни? – спросила она.
– Почти нет. Но они знают язык Пустыни, на нем говорят почти все в Пендже. Баска… – моя рука потянулась к Дел, но замерла на полпути. – Дел, я буду осторожен. Я все понимаю.
Она вздохнула.
– Я знаю, я… знаю, но, – она покачала головой. – Я просто боюсь, что его здесь не окажется. Что его обменяли или продали еще кому-то и придется снова искать.
Мне нечем было ее утешить. Я оставил Дел с лошадьми, как обычно воины поступают с женщинами, вошел в хиорт вождя и столкнулся с ее братом.
Я застыл. Покрывало упало за моей спиной – Дел не могла увидеть, что происходило в хиорте, она не могла увидеть брата таким, каким видел его я: с прической Вашни, в килте Вашни, почти обнаженного как Вашни. Но длинные волосы были светлыми, глаза голубыми, а светлую кожу не покрыл загар. У него не было ожерелья из костей.
Значит он был… не совсем Вашни.
Он был немного ниже Дел и немного легче ее, и должен был остаться таким на всю жизнь, потому что взглянув на него, я понял, что его физическое развитие было остановлено. Передо мной стоял евнух.
Я видел такое и раньше, таких людей узнаешь по глазам. Не все они толстеют как Сабо, не все становятся женоподобными, не все сильно отличаются от нормальных мужчин.
Но взгляд меняется у всех. Остается едва заметная незрелость, вечная незрелость.
Я ничем не выдал, что узнал его. Я молча стоял у входа и пытался справиться с ужасом, потрясением и отчаянием.
Во имя Дел, потому что ради нее я должен был быть сильным.
Джамайл сделал шаг в сторону и я увидел старика, сидевшего на ковре, разложенном на полу хиорта – вождя свирепых Вашни: седого, морщинистого, дрожащего и полуслепого. Его правый глаз почти полностью покрывала пленка, на левом уже появились следы той же болезни, но глаз еще видел. Вождь сидел, гордо выпрямив спину, и ждал Джамайла.
Когда мальчик вернулся к нему, он сжал его мягкую бледную руку и больше не отпускал.
Аиды, что, ради валхайла, мне было делать?
Но я уже принял решение. И когда старый вождь спросил, зачем я приехал к Вашни, почти не сомневаясь, что разговор пойдет о торговле, я рассказал ему все. Я выложил ему всю правду.
Когда я закончил, я перевел взгляд на Джамайла. С его лица на меня смотрели голубые глаза Дел. Он не сказал ни слова и не издал ни одного возгласа недоверия, отчаяния или радости. Другой решил бы, что мальчик не показывал свои чувства из страха перед хозяином, но я уже все понял. Я видел, как старик держался за своего евнуха, видел насколько он зависел от мальчика, и не сомневался, что вождь Вашни не посмеет причинить Джамайлу боль. Он даже не повысит на него голос.
Вождь заговорил со мной. На языке Пустыни он рассказал мне историю Джамайла – все, что знал о нем. Аладар действительно предложил вождю мальчика как плату за торговую сделку, и Джамайла приняли как вещь, но он недолго оставался в таком положении. Вашни не считали его чулой. И не Вашни сделали его евнухом. И не Вашни отрезали ему язык.
Теперь стало понятно, почему Джамайл молчал. Он не мог говорить, потому что был нем, и не хотел, потому что был евнухом.
– Аладар, – только и сказал я.
Старик кивнул. Я видел как дрожали его губы, слезы наполняли невидящие глаза. Его руки еще сильнее затряслись, когда он сжал ладонь Джамайла. Рот кривился, и вождь с трудом выговорил вопрос:
– Нужен ли Северной женщине мужчина, который уже не мужчина?
Я смотрел на Джамайла. Заключенный навеки в свою физическую незрелость, он был очень похож на Дел. Я слишком хорошо знал его сестру, чтобы подумать даже на минуту, что эта причина заставит Дел изменить ее намерения.
Но я не мог говорить за нее.
– Пусть женщина скажет сама.
Старик снова кивнул и жестом позволил мне выйти. Я встал, собрал все мужество, которое нашел в себе, и вышел к сестре Джамайла.
Дел выслушала меня молча. Когда я закончил говорить, она вошла в хиорт. Я не должен был идти за ней, но Дел не знала языка Пустыни, а Джамайл не мог переводить ее слова вождю. И я вошел в хиорт следом за ней. Джамайл плакал. Дел тоже. И старик. Но в хиорте стояла тишина. Дел не смотрела на меня.
– Спроси вождя, разрешит ли он Джамайлу уехать со мной?
Я спросил. Старик, плача, кивнул.
Она сжала губы.
– Спроси Джамайла, поедет ли он.
Я спросил. Джамайл, помедлив, неуверенно кивнул. Я видел как бледная рука потянулась к каштановой ладони старика и вцепилась в нее как в последнюю надежду.
Глаза Дел высохли.
– Тигр… скажешь вождю спасибо? Скажи ему… сулхайя.
Я сказал. Джамайл, после просьбы вождя, встал и пошел к выходу за сестрой.
Дел остановила его, мягко положив ладонь на грудь. Ее глаза снова наполнились слезами и она заговорила на Северном, а когда закончила, крепко обняла брата, которого искала пять долгих лет, и отпустила его.
Я вышел вслед за ней из хиорта.
24
Весь путь от предгорий до оазиса у границы Пенджи Дел проехала с застывшим лицом и не произнесла ни слова.
Теперь она сидела в полутьме, прислонившись спиной к камням, и никак не могла осознать, что же произошло.
Достигнутая цель не всегда приносит радость. Ненадолго наступает удовлетворение, а потом тебя окружает пустота. Дел было еще тяжелее – она добилась того, чего хотела, но все ее старания оказались бессмысленными.