— Поищи на верхней полке, — велела Мерита.
В шкафу пахло чернилами. В беспорядке валялось тряпье, моточки бечевы, лопнувшая тарелка…
— Возьми сверток.
Это был скорее не сверток, а пакет, обернутый в полотно, сравнительно легкий. Определить содержимое наощупь не удалось.
— Забирай его! Бери! — Мерита вдруг перешла на крик. Пыталась встать со своего ложа.
— Спускайся вниз, — распорядилась Лара, пытаясь утихомирить больную.
Керрис уходил, а страдания бедной Мериты следовали за ним, отдаваясь в сознании.
«Почему я втиснута в это бездвижное тело, такое немощное и дряблое. Я молода, я полна сил… Ларита… Помоги мне, Ларита. Я не хочу умирать…»
На середине лестницы ноги у Керриса затряслись. Он ухватился за перила, чтобы не упасть. Прежде ему не случалось видеть смерть так близко. Стенания Мериты сотрясали мозг.
— Пойдем, — позвал Сефер снизу. — Дело сделано.
Керрис не мог говорить и был благодарен своему спутнику за его тактичное молчание. Он вспомнил о подарке и поудобнее перехватил полотняный пакет.
— Что это у тебя? — спросил Сефер.
— Не знаю, открой, пожалуйста.
Под тонкой золотистой, как волосы Кела, тканью оказалась стопка бумаги, белой и гладкой. Листы были помечены елочкой — знак того, что делали бумагу в Кендре-на-Дельте.
По дороге Сефер несколько раз останавливался и рассказывал о завтрашнем приходе азешцев нужным людям. Хадрил вызвался распространять новость. Плетельщик веревок Моро тоже предполагался на роль вестника, но его не застали. Их встретил старший сын веревочника, толстый парень одних лет с Керрисом. В доме пахло табаком.
— Сегодня вечером они на нагрянут? — спросил юноша.
— Нет, — успокоил Сефер. — Явятся завтра, и мы будем их обучать.
Парень схватился за кинжал.
— Учить, а не воевать, Перин.
— Я слышал о другом.
— Я тоже. Только этому не бывать.
— Значит, пленный шири жив?
— Мы не знаем.
В доме Сефера было пусто. Должно быть, шири оставались на площадке. Керрис уселся на тюфяк, чтобы подробнее познакомиться с содержимым полотняного свертка. Кроме бумаги, там оказались коричневое перо, палочка красного воска, палочка чернил и кисточка. Все это напоминало о прошлой жизни. В голове складывались слова: ученейшему Жозену из черного клана, летописцу Торнорскому от Керриса…
— Керрис, — Сефер сидел на подушке рядом. — Как самочувствие? Голова не болит?
— Нет, — Керрис потрогал кисточку. Она была скорее всего барсучья, подобрана волосок к волоску.
— Керрис, я прошу внимания, — в голосе зазвучали повелительные интонации. Говорил не любезный хозяин, а строгий учитель.
Керрис послушно оставил кисточку.
— Я подумал, сегодня мы не будем больше заниматься…
— Если ты устал…
— Нет, я не устал.
— Тогда давай употребим наше уединение с пользой. Между прочим, это я впустил тебя в сознание Корита.
— А я не заметил.
— Знаю. Вот потому и надо научиться ставить барьер. Иначе так и будешь беззащитен перед влиянием извне.
В сознание вдруг бесцеремонно вторгся образ горящей свечи и мотылек с радужно-зелеными крыльями. Взмах узорчатых крылышек, и бабочка сгинула в пламени.
— Тебя притягивают к себе людские переживания.
— Это нехорошо? — Керрис вспомнил Мериту и вздрогнул.
— Твоя восприимчивость будет со временем увеличиваться. Груз чужих мыслей может сделаться непереносимым. Я не хочу, чтобы такое случилось.
В чужой стране я вечный странник — вспомнилась вдруг любимая песня Айлин, и образ старого Жозена явился, как живой.
— Может быть, можно заниматься этим не прямо сейчас?
— Завтра придут азешцы. С чем — никому не ведомо. Может, наши занятия надолго прервутся.
— Хорошо. — Боль, которую он пережил в попытках установить барьер, пугала. Керрису не без труда удалось себя преодолеть. — Что я должен делать?
— Поставить препятствие передо мной, чтобы я не смог внедриться в твое сознание.
Керрис глубоко вздохнул и закрыл глаза. Представил себя в Торноре у внутренней замковой стены. Некстати заныла култышка. Он поскреб шрамы, сосредоточиваясь. Из черноты выступал еще размытый, трепещущий образ. От напряжения что-то вступило в шею, он на мгновение расслабился — стена рассыпалась песчаной кучей.
— Не выходит.
— Пробуй еще.
От второй попытки Керриса прошиб пот, вернулась головная боль. Но Сефер говорил, что это не должно причинить вреда, и он умножил усилия. Стена сделалась более четкой, какое-то время стояла, но тоже рассыпалась. Треск, вспышка боли. Его череп едва не лопнул. Керрис вскрикнул.
— Тебе плохо?
— Н-нет.
— Давай посмотрю, — предложил Сефер. — Мне пришлось подержать тебя.
Керрис боязливо встретил прикосновение наставника, но тот был предельно осторожен. Исследование прошло совершенно безболезненно. Сефер не скрывал своих мыслей. Его откровение подтолкнуло к неожиданному открытию.
— Вы говорили, что тревожитесь обо мне и потому так настойчивы.
— Ну да.
— А волнует вас расстройство Кела в случае неприятностей со мной.
Сефер склонил голову набок в насмешливой улыбке.
— Наверное. Учителя заботят все его ученики. Если ты, выполняя мое задание, испытываешь боль, значит, я действую неумело. Конечно, мне не хотелось бы огорчать Кела, но занимаешь меня ты и заботит твоя судьба. Наши упражнения никак не зависят от того, что ты доводишься ему братом. Поди-ка сюда.
— Нет. — Керрис не знал, куда деваться от стыда за свои неосновательные подозрения.
— Ты мне не веришь? В таком случае нам лучше расстаться.
— Я верю вам.
Сефер прошелся по комнате и остановился у окна, теребя занавеску.
— Давай попробуем действовать иначе.
— Как? — заинтересовался Керрис.
— Мы мысленно соединимся, и я буду ставить барьер. Ты сможешь увидеть и почувствовать, как это делается.
Керрис тер свой не дававший покоя обрубок.
— Снова будет больно?
— Нет. Стоит тебе ощутить нечто неприятное, и я мгновенно прерву контакт.
Сефер присел на корточки, привалился к стене. Расслабленные руки свободно висели.
— Не возражаешь попробовать?
— Согласен.
Наставник скользнул в сознание, как рыба в водяных струях, как те красные рыбы в пруду возле Танджо. Керрис вдруг ослеп, утратил способность двигаться, кости сделались мягкими… Сефер заставил его голову повернуться, опустил веки. Смотри, приказал учитель. В глубине сознания возник образ голубой и зеленый: трава, вода, небо… Птичье щебетанье, трели, невыразимо прекрасные. Пейзаж был как бы внизу, словно открывался из башенного окна или с крепостной стены… Он мгновенно оказался на лугу, среди высокой травы, клонимой ветерком. Вдалеке было видно селение… И вдруг появилась стена, прочная и высоченная. Исчезла и возникла вновь. «Это твоя стена, ты ее сотворил», — сказал голос Сефера. Учитель подвел его к стене и заставил потрогать холодный несокрушимый камень с темными прожилками. Потом Керрис почувствовал, что его мозг освобождается от всесильного влияния наставника.
Стена почти сразу утратила монументальность, затряслась и разлетелась на куски. Все исчезло. Осталась только непереносимая боль. Он понимал, что находится в Илате, в доме Сефера, но часть его существа была в то же время где-то далеко, в безликом пугающем мире, во враждебном окружении. Этот мир был причиной его боли… «Керрис», — звал издалека Сефер, а со всех сторон протягивались безжалостные руки…
Наставник сжимал его в своих объятиях. Керрис прятал лицо на его груди. Ладонь Сефера коснулась волос, скользнула по спине… В прикосновении не было ничего чувственного, только почти материнская нежность.
— Попей, пожалуйста. — Краешек стакана коснулся губ. — Пей же.
Керрис глотнул. Вино обожгло гортань, и он закашлялся. Каждое движение отдавалось в голове болью. Он казался себе беспомощным и бесполезным.
— Простите меня, — прохрипел Керрис.
Сефер прервал его речь, вновь придвинул стакан к губам. Он подчинился и сделал глоток.