Девушка в зеркале вначале казалась удивленной, затем на ее лице появилось недовольная гримаса, и наконец, злость.
— Разве это не так? — бросила я ей.
— Да! — всхлипнула она. — Это правда!
— Не слишком ли много одежды на тебе? — ядовито поинтересовалась я, не сводя с нее глаз, и она стянула с себя этот крохотный лоскут шелка. — Вот теперь ты можешь станцевать.
Девушка вызывающе смотрела на меня из глубины зеркала.
— Тебе же хочется танцевать, — сказала я ей. — Ну, так, танцуй!
Пораженная, я смотрела на извивающуюся в зеркале ее. Или нет? На себя!
— Кто ты? — спросила я. — Кто научил тебя так двигаться? Откуда ты взялась? Неужели ты на самом деле Дорин? Ты не можешь быть Дорин, ведь я столько раз видела ее прежде. Ты — это я? Действительно ли мы — одно и то же? Несомненно, она не может быть мной! Ведь никто и никогда не показывал тебе такого танца! Неужели этот танец, скрывался в тебе все это время? Неужели мы можем быть одним и тем же? Нет, этого не может быть! Конечно же, я должна немедленно прекратить это! Ты — та Дорин, которую я должна скрывать, та Дорин, которую я должна, и неважно чего мне это будет стоить, никогда и никому не показывать, ее не просто не должны заметить, но даже заподозрить о ее существовании! Ты — та Дорин, которую я должна отрицать. Ты — та Дорин, которую я должна спрятать от всех! И все же ты — мое настоящее я. Я знаю это! Выходит, именно свое истинное я, мне придется отрицать и прятать!
Я следила за ней.
— Ты сука! — выплюнула я ей оскорбление. — Ты обычная грязная сука! Ты бесполезная, нахальная, маленькая сучка!
Я смотрела в зеркало. Какой бесстыдной, какой бессмысленной, какой ужасной дешевкой была она, эта девушка в зеркале, эта извивающаяся, изумительная, неудержимо чувственная маленькая сучка!
И она продолжала танцевать.
Я видела, что в действительности она была ничем, она стоила дешевле грязи под ногами богов, но одновременно с этим, по-своему, благодаря ее танцу, красоте и женственности, она обладала невероятным богатством и властью. В том смысле, в котором свободный человек был бесценным, она ничего не стоила, но, в то же время, и я не могла не заметить этого, у нее была некая ценность, такая же ценность, какая могла быть у пары ботинок или породистой собаки. Она относилась к тому виду людей, у которых имеется конечная, измеримая ценность. Она была тем видом женщины, за которую могла быть назначена справедливая цена.
Мои ноги внезапно стали ватными, и я без сил повалилась на пол. В мои обнаженные бедра и бок впились грубые ворсинки ковра. В испуге я сжалась в позу эмбриона и, обхватив руками свои плотно сжатые колени, залилась слезами. Что я видела? Что я делала? Я не могла понять произошедшего. Не было больше девушки в зеркале. Я осталась в одиночестве. Мое тело дрожало от пережитого.
Как была голой, я пролежала на том коврике еще около часа, уставившись на колыхание теней от мерцающего света свечи. Меня окружала тишина, лишь изредка нарушаемая доносившимися с улицы звуками проезжающих машин. А потом свеча догорела, и комната погрузилась во тьму.
Глава 2
Словарь
— Книга — вот здесь, — указала я, — на нижней полке.
— Достаньте ее, — велел он.
Конечно же, после того раза, я ни разу не осмелилась надеть на себя тот крошечный шелковый лоскут. Мне хватило тех эмоций, что довелось испытать той ночью. Родившиеся во мне ощущения оказались слишком глубокими и поразительными, слишком позорными и ужасными, и одновременно непередаваемо драгоценными и прекрасными. Но тот лоскут так и остался лежать в комоде, спрятанный среди моих вещей. Тем не менее, моя жизнь с тех пор, как я увидела себя в зеркале, изменилась, так или иначе, если не как объективный или очевидный факт, то как перспектива или понимание того, что я встретила и бесспорно осознала, что именно было моей истинной сущностью, той сущностью, которую я должна безоговорочно отрицать, и которой должна всячески сопротивляться, сущность, у которой нет и не может быть места в моем мире.