Выбрать главу

— Ай! — внезапно вскрикнула, как будто от боли, как будто я отреагировала, на удар плети где-то в покоях своего господина.

Мирус бросил на меня озадаченный взгляд, а я вернула ему взгляд полный укоризны и испуга, как если бы это он хлестнул меня, и начала танцевать. Конечно, здесь не было, да и не могло быть музыки, и мне оставалось довольствоваться выражением моего рабства и моего подчинения его желанию. Я двигалась настолько красиво, насколько только могла, демонстрируя ему свой страх перед ним, своё желание доставить ему удовольствие, умоляя дать мне шанс умиротворить его злобу. Время от времени танцуя, я снова вздрагивала и вскрикивала, как от боли, изображая, что я чувствовала на себе его плеть, в ужасе глядя на него, а однажды сыграла падение на колени, как будто была сбита с ног его ударом. Иногда, я пыталась сместиться и танцевать перед мужчиной в маске, но его глаза неизменно сообщали мне, что именно для Мируса я должна была танцевать свою красоту рабыни.

— Посмотрите на неё, Господин! — воскликнула Тупита. — Посмотрите, как она красива!

— Господин, — всхлипнула я. — Я прошу у вас прощения!

И я снова и снова демонстрировала ему, как я реагировала бы, если бы он, возможно, будучи возмущен моей мольбой, раз за разом бил меня плетью. Словно в изнеможении от боли, я упала на спину, перекатилась на живот, вздрагивая под его вымышленными ударами, словно от боли и ужаса, крутясь и извиваясь в попытках скрыться от его разящей плети. А танцевала для него наказанную рабыню.

— Да, танцует она хорошо, — ворчливо признал Мирус.

— Простите её, Господин, — попросила Тупита. — Она, правда,

сожалеет о сделанном! Она просит у вас прощения!

С того места, где я лежала, я бросила взгляд в сторону мужчины в его маске, и чуть не вскрикнула от радости. Его глаза сияли. А вдруг он, наконец, узнал меня? Ну, или хотя бы начал задаваться вопросом, не встречал ли он меня прежде!

Я вскочила на ноги и чувственно извиваясь, сыграла невольницу, которую небрежными тычками подгоняют к рабскому фургону. Тупита задохнулась от возбуждения. Я подхватила рабскую плеть и резким движением, как мог бы это сделать мужчина, втолкнула её между моих зубов, а затем снова бросилась на землю. Затем, шажок за шажком, иногда на коленях, иногда делая вид, что пытаюсь подняться, но снова возвращаясь на колени мужской рукой, иногда на четвереньках, я начала двигаться в сторону Мируса. Приблизившись к нему, демонстрируя, ещё больший испуг и раскаяние, я завершила свой танец, склонив голову, покорно положив перед ним плеть, посмотрела в его глаза. Потом, я снова опустила голову и, поцеловав плеть, легла на живот, сломленная рабыня в ожидании его милосердия.

— Простите меня, Господин, — прошептала я.

— Ты положила плеть передо мной, — заметил Мирус.

— Чтобы господин мог использовать её для наказания рабыни, — пояснила я, сама удивившись тому, как естественно у меня получилось думать о себе, как о рабыне! Но что поделать, если я действительно была рабыней!

— Судя по твоему танцу, — сказал он, — Ты уже была серьёзно наказана.

Я предпочла промолчать. Не напоминать же ему, что в танце на меня не упало ни одного удара.

— Кроме того, Ты теперь не являешься объектом для приложения моей плети, — пожал плечами Мирус.

Признаться, я была поражена, а моё сердце чуть не выпрыгнуло из груди, от его слов. Неужели он намекнул мне, что мужчина в маске заявил о своих правах на меня, и что отныне я хожу именно под его плетью? Хотя, конечно, нельзя было исключать и того, что Мирус подразумевал только то, что я принадлежала Ионику с Коса. Ведь именно это было написано на моём ошейнике.

— Я в вашем милосердии, Господин, — сообщила я. — Вы вольны наказать меня.

— И за что, я должен наказать тебя? — устало спросил он.

— Господин? — от неожиданности я подняла голову от земли и уставилась на него.

— Неужели за то, что Ты повиновалась своему хозяину или его людям? — осведомился Мирус.

— Господин! — всё ещё не веря своим ушам, воскликнула я.

— В конце концов, это была твоя обязанность, — напомнил он.

— Конечно, ведь в противном случае она могла быть ужасно наказана и даже убита! — вставила Тупита.

— Хотела ли Ты сама быть приманкой? — поинтересовался мужчина.

— Нет, Господин! — заверила я его.

— Теперь, размышляя над произошедшим спокойно, без гнева, я понимаю, что Ты действительно не хотела заманивать меня в ловушку, — вздохнул Мирус. — Теперь-то я уверен, что Ты предпочла бы дать мне уйти.

— Да, Господин, — согласилась я.

— Но я тогда так обрадовался, увидев тебя снова, — продолжил он, — что все эти знаки, сейчас для меня столь очевидные, просто не заметил. Мне даже в голову не могло прийти, что тебя могли сделать девушкой-приманкой. Окажись на твоём месте любая другая незнакомая мне девушка, я, скорее всего, немедленно бы заподозрил её в нечестности, особенно при тех обстоятельствах, пустынная улица, нелепость ключа в железном поясе и многое другое.

Я только всхлипнула, не зная, что сказать.

— Скорее уж, это была моя ошибка, — вздохнул Мирус. — Я Ты просто была обманута своей привязанностью ко мне, и своей верой в меня. А я был глупцом.

— Простите меня, Господин, — пробормотала я, глотая слёзы.

— Вы не глупы, Господин, — запротестовала Тупита. — Взгляните на Туку. Посмотрите на её фигуру. Посмотрите, насколько она желанна! Да она, наверное, соблазнила бы даже генерала!

— Рабыня, — обратился ко мне Мирус.

— Да, Господин, — отозвалась я.

— Как Ты думаешь, какое наказание грозило бы свободной женщине, займись она тем, что приказали делать тебе? — поинтересовался он.

— Любое, какое выберет для неё её владелец, как только она будет заклеймена и помещена в ошейник, — ответила я.

— На колени, — скомандовал Мирус.

— Да, Господин.

— Мне кажется, или Ты действительно несколько разодета? — усмехнулся он.

— Да, Господин, — отозвалась я, с готовностью сдёргивая с себя импровизированный пояс и узкую полоску ткани.

— Приблизься, — велел мужчина, — на коленях.

— Да, Господин.

Он поднялся на корточки и положил руки мне на плечи. Как он был силен!

— У тебя хорошая фигура, рабыня, — заметил Мирус.

— Спасибо, Господин.

— А как по-твоему, как должно наказать рабыню, которая делала то, что сделала Ты? — спросил он.

— Любое, на усмотрение владельца, — ответила я.

— Плеть? — предположил Мирус.

— Если того пожелает господин, — прошептала я.

В тот момент, я была более чем счастлива, согласиться на плеть!

— Возможно, — задумался он на мгновение, — плеть мехов.

— О да, Господин! — обрадовано воскликнула Тупита. — Да! Да!

— Мой гнев на тебя, как мне теперь кажется, был в большей степени вызван гневом на самого себя, на то, что я так легко уступил твоему очарованию.

— Да, Господин, — согласилась я с ним.

Честно говоря, я в этом никогда не сомневалась.

— Не стоит во всём винить себя, Господин, — опять высказала своё мнение Тупита. — Уверена, что она была очень умной девушкой-приманкой, блестяще прекрасной и умелой приманкой!

Признаться, я не была уверена, что эта фраза Тупиты действительно была так уж необходима.

— Ну что ж, — кивнул Мирус, пристально глядя на меня, — пожалуй, это верно.

Вдруг, он подхватил меня на руки и понёс в темноту, подальше от огня.

— Попользуйтесь ею хорошенько, Господин! — весело кричала Тупита нам вслед. — Заставьте её за всё заплатить! Покажите ей, кто здесь хозяин!

Не отходя далеко, Мирус бросил меня на кучу опавшей листвы. Я испуганно замерла, лёжа на боку и поджав к животу ноги.

— Я несколько сердит, — сообщил мне Мирус.

— Да, Господин, — дрожащим голосом проговорила я.

Пожалуй, это было даже слишком очевидно.

— Эй, рабыня, — долетали до меня весёлые вопли Тупиты, — Первая девушка здесь я, так что смотри мне, служи ему хорошо! Только попробуй мне, плохо ублажить его, и я выбью из тебя ведро рабской смазки!

— Да, Госпожа! — поспешила заверить её я.

Мирус присел около меня на корточки и, пихнув меня на спину, без церемоний развёл мои ноги в стороны. Я хорошо уму служила! Казалось, что всё его внимание, по крайней мере, вначале, было направлено на себя. Впрочем, я и не ожидала, что он уделит мне намного больше внимания, чем, скажем, уделили бы свободной женщине, захваченной в улице горящего города и подвергнутой торопливому изнасилованию, перед тем, как её захватчик полностью разденет её, свяжет ей руки и накинет веревку на её шею.