Впрочем, независимо от того, что именно в этом было правдой, я пока отнюдь не стремилась заводить знакомство с такими женщинами. Если только после того, как они будут раздеты, закованы в цепи, и будут испуганно стоя на коленях, демонстрируя заклеймённые бёдра и ошейники на их шеях, трястись, ожидая плети мужчин!
Но крайней мере на данный момент, независимо от того, что могло бы быть в этих вопросах фундаментальной истиной в последней инстанции, мы были слишком сильно отличающимся от них видом женщин. Социальная пропасть разделила нас, и эта социальная пропасть могла быть преодолена только с помощью клейма и ошейника.
Ожидание затягивалось.
Интересно, почему на нас надели рабские колпаки и заткнули наши рты кляпами? Сомневаюсь, что это смогло бы скрыть нашу красоту от случайных мужских взглядов. Уверена, что такие мужчины, как они врятли отказались бы похвастаться красотой своих «безделушек» нанизанных на «ожерелье работорговца». Кроме того, что мы были раздеты, нас ещё и держали в закрытой брезентом клетке. Можно предположить, что одна из причин использования рабских колпаков, скорее всего была в том, чтобы напомнить нам, что мы были рабынями, с которыми мужчины могли сделать всё что захотели. Подозреваю, что другой причиной, могло быть их желание держать нас в «неведение рабыни», такое условие зачастую считалось подходящим для женщин, оказавшихся в неволе. Во всяком случае, ни одна из нас не знала, ни того, где мы находимся сейчас, ни того, где мы были до этого, ни того, куда нас везут. Мы даже не знали ни названия дома, где нас обучали, ни имени его владельца. В этом смысле мы даже не знали, кому именно мы принадлежали. Гореанские девушки как-то попытались прочитать, что было написано на ошейниках друг у дружки, но, очевидно, эти надписи были сделаны с использованием символов, непонятных даже им. Мне это показалось странным. Кстати, меня учили говорить на гореанском, но не читать на нём. Насколько я знала, ни я, ни любая другая из земных девушек в моей группе, несмотря на интенсивность и частоту наших уроков, не получил даже минимальных сведений о чтении гореанского письма. Нас даже алфавиту не научили. Мы были совершенно неграмотными. У меня было стойкое подозрение, что именно в таком состоянии нас собирались держать и далее. Однако, степень «неведения рабыни», в которой нас держали в данный момент, например, когда мы даже не знали имени своего владельца, казалась мне чрезвычайной, если не абсурдной. По-моему, это, скорее всего, было связано не столько с нежеланием информировать нас, сколько со своего рода мерами безопасности. Что, если не это, могло объяснить кляпы, в данный момент бывшие, я подозреваю, не столько способом мужчин, сообщить нам, что мы для них объект, которому может быть заткнут рот, точно так же, как и то, что он может быть ослеплён, посажен на цепь, связан или избит, просто ради их удовольствия, сколько бывшие препятствием нам говорить друг с дружкой. Думаю, это в первую очередь касалось гореанских девушек, которые могли, обмениваясь информацией или предположениями между собой, или, что более вероятно, осмелившись обратиться прохожим около фургона, заигрывая и флиртуя с ними, возможно, могли из полученных крох информации сложить цельную картину.
Я поёрзала, сменив позу и попытавшись устроиться немного поудобнее. Металлический настил был совсем плохой постелью для моего плеча и бедра. Самое время пожалеть, о том старом одеяле, что осталось в моей конуре вместе с миской для воды. Как хорошо оно сглаживало дискомфорт от цементного пола конуры.
Лежать на боку стало невыносимо, затекла и болела склонённая на сторону шея, и я перевернулась на спину, прижавшись к полу лопатками. Запястья пришлось подтянуть вверх, уложив их, скованные браслетами, в пространстве под поясницей.
Мы ждали уже довольно долго. Но ничего не менялось.
Та женщина, что так напугала меня, всё не шла из моей головы. Конечно, на данный момент, мы принадлежали к совершенно отличающимся видам женщин.
Интересно, в чём же причина такой длительной задержки, спрашивала я себя? Что такого могло там случиться, что фургон задержали на такое длительное время?
В конце концов, мы не были пассажирами этого фургона, которые могли бы поинтересоваться о причине задержки, возможно, даже проявив раздражение, или потребовав объяснений столь долгого ожидания. Мы были всего лишь перевозимыми с места на место животными, мы были грузом этого фургона.
Теперь затекли руки, и я снова перекатилась на бок.
Я снова, немного пошевелила руками в тех прекрасных, но строгих стальных браслетах, что соединенные тонкой, но крепкой цепью, надёжно удерживали мои запястья за спиной. Как хорошо они ограничили мою свободу! А ещё одна цепь соединяла мою шею с шеями других девушек, заключённых в этой клетке. Нас всех здесь заперли, если конечно меня не обманул слух. Судя по металлическому настилу подо мной, по толстым железным прутьям решётки, что я почувствовала затылком, а также по звукам тяжёлого удара, с которыми закрылась двери, и скрежету засова эта клетка была довольно прочной. Подозреваю, что она отлично удержала бы и мужчин, не то что нас, слабых женщин.
Я задёргалась изо всех сил, в попытке сесть. Не сразу, но у меня это получилось. Мое плечо болело, бедро саднило, шея затекла. Я устроилась в углу, прижавшись спиной к прутьям решётки.
Насколько мне было известно, перевозимые рабыни, вообще-то, должны с нетерпением ожидать свои путы и цепи в конце пути. Обычной практикой в ситуациях, когда необходимо транспортировать рабынь на небольшое расстояние, была простая караванная цепь, обычно сковывавшая невольниц за шеи, но иногда, по тем или иным причинам, работорговец, перегоняя своих красоток, мог сформировать караван запястий или лодыжек. Если же рабынь надо переправить на большее расстояние, и в месте назначения они должны выглядеть свежими и красивыми, их перевозят, либо установленной на фургоне в клетке, в которой девушки обычно относительно свободны, либо используется специально сконструированный рабский фургон, внутри которого раздетые женщины ножными кандалами прикованы к опускаемому центральному брусу, во время движения запертому на своём месте. Таким образом, то внимание, которым наслаждались мы, как то: заткнутый рот, капюшон, общая цепь на шеях, руки в наручниках за спиной, да ещё и запертая и укрытая брезентом клетке было совершенно не типично. Это очень походило на некие особые меры безопасности, но даже если и так, то их серьёзность и уровень показались мне необычными. С другой стороны, это могло быть сделано, просто в связи с тем, что мы все были новообращёнными рабынями, а с таковыми, часто обращаются с большей, чем обычно, резкостью. Это помогает им быстрее понять, что они — действительно уже рабыни. Позже, когда девушка хорошо обучится, и её служба становятся совершенной, к ней могут начать относиться мягче, и даже с нежностью, примерно так, как на Земле относятся к любимой собаке. Безусловно, если она позволит себе расслабиться, проявить малейшую частицу небрежности, на неё будет немедленно повторно наложена изначальная строгая дисциплина или даже что-нибудь похуже.
Судя по моим ощущениям, фургон простоял уже, как минимум час, а возможно и два.
Теперь я думала о Тэйбаре. Он, и подобные ему мужчины, непередаваемо словами, восхищали меня. Раньше, я даже представить себе не могла, что такие мужчины где-то существуют. Я только грезила о них в своих фантазиях. Перед такими мужчинами я, рафинированная, образованная, высокоинтеллектуальная женщина Земли, чувствовала себя ничтожеством. Я внезапно поняла, что на самом деле, могла быть не больше, чем собакой у их ног.
Я прижалась спиной к прутьям решётки.
Что довольно интересно я не чувствовала себя недовольной. Возможно, я желала, чтобы мужчины, среди которых я жила были бы слабы, но хотела ли я на самом деле жить среди слабых мужчин? Конечно, нет! Я хотела жить среди самых могущественных мужчин, самых властных, самых великолепных, самых свирепых, самых великих мужчин. Как можно хотеть мужчин, которые были бы похожи на меня? Нет, только не это! Я хотела мужчин, которые были бы похожи на мужчин, таких мужчин, в руках которых, я восхищенная, любящая, вскрикивающая, могла бы почувствовать себя ошеломлённой и покорённой. Я хотела мужчин в руках, которых я могла найти себя и быть собой.