— А мне кажется, что Вы из тех женщин, которые читают больше, чем живут, — сказал он.
— Книга находится на нижней полке, — постаралась я вернуть разговор в деловое русло.
— Но, возможно, вскоре для вас книги останутся в прошлом, — усмехнулся возвышавшийся надо мной гигант.
— Она там, — повторила я, — на полке, в основании стеллажа.
— Скажите, Вы считаете себя современной женщиной? — не отставал он.
— Конечно, — ответила я.
А что ещё я могла сказать? Хотя, конечно, сама я полагала, что это совершенно не соответствовало действительности.
— Да, — кивнул мужчина. — Вижу, что это правда. Вы зажаты и холодны.
Я дёрнулась, как будто собираясь убежать, но его глаза заставили меня замереть в неподвижности, и остаться на месте. Ощущение было почти такое же, как если бы меня зафиксировали стоящей перед ним, ошейником, закреплённым на горизонтальном пруте, торчащим из стены.
— Вы — одна из тех современных женщин, которые полны решимости уничтожить меня, не так ли? — спросил он, и я поражённо уставилась на него. — И так, Вы признаёте себя виновной в таком преступлении?
— Я не понимаю, о чём Вы говорите, — испуганно прошептала я.
В ответ незнакомец только улыбнулся.
— Вы, в самом деле, не знакомы с книгой стоящей по нижней полке? — поинтересовался он.
— Нет, не знакома, — ответила я.
Это был обычный справочный материал в весьма узкой сфере. У меня никогда не возникало нужды использовать его.
— Существует несколько подобных книг, — пояснил он, — но эта — безусловно, одна из самых лучших.
— Я уверена, что это — полезная, отличная справочная литература, — осторожно поддакнула я.
— В нём собраны сведения о мире, очень отличающемся от того, в котором живёте Вы, — продолжил мужчина. — О мире, который был намного проще, ближе к природе и фундаментальнее. О мире, в котором было намного меньше лицемерия, зато он был свежее и чище, а ещё он был в чём-то значительно более живым и диким чем Ваш.
— Чем мой? — удивлённо переспросила я.
Теперь, после того как он проговорил несколько фраз, мне казалось, что в его голосе, присутствовал некий лёгкий акцент. Но я не смогла распознать какой именно.
— Эта книга о мире, в котором мужчины и женщины были ближе огням жизни, — говорил он. — Это было миром богов и героев, копий и Цезарей, игр и лавровых венков, слышимых за многие мили столкновений фаланг, марширующих, неспешным шагом легионов, дальних дорог и укрепленных лагерей, приходящих и уходящих галер, жертвовавших морю вино, соль и масло, прося лёгкого плавания или благодаря за него.
Я слушала его молча.
— А ещё в том мире женщин, таких как Вы, покупали и продавали в качестве рабынь, — добавил этот странный незнакомец.
— Того мира больше нет, — заметила я.
— Есть другой, мало чем отличающийся от того, и который до сих пор существует, — сказал он.
— Это абсурд, — сказала я.
— Я видел его, — усмехнулся мужчина.
— Книга — вот здесь, — указала я, — на нижней полке.
Я дрожала. Я была напугана до дрожи в коленях.
— Достаньте её, — велел он.
Чтобы достать книгу, мне пришлось встать на колени. Я вытянула книгу и подняла глаза на него. Я стояла перед ним на коленях!
— Откройте, — приказал мужчина.
Я подчинилась. Книга открылась на странице заложенной сложенным пополам листом бумаги. Автоматически я развернула лист. На нём была что-то написано.
— Читайте, — услышала я приказ мужчины.
— Я — рабыня, — прочитала я, и удивлённо подняла голову.
Но увидела лишь удаляющуюся спину моего собеседника. Я склонилась, как была на коленях, почти до пола, сжав в кулаке лист бумаги. Голова закружилась, накатила слабость. Когда я снова подняла глаза, в проходе уже было пусто. Он ушёл. В голове был только один вопрос, вернётся ли он за мной. Затем, внезапно меня охватил страх, мне стало дурно, и я поспешила в женскую комнату.
3. Библиотека
Я закрепила колокольчики на лодыжке.
Зал библиотеки был погружён в полумрак, стрелки на часах показывали половину одиннадцатого. Мы закрылись больше часа назад.
С того случая в проходе между стеллажами, связанного со словарём Харпера, которым я была так напугана, прошло уже больше трёх месяцев. Я имею в виду тот случай, когда я оказалась в ногах мужчины. Конечно, тогда я встала на колени просто затем, чтобы вытащить книгу. Всё же я работала библиотекарем. Я всего лишь выполняла свою работу. Кажется, я тогда ещё вслух, перед ним, призналась, что была рабыней. Конечно, это было всего лишь абсурдное толкование того, что произошло. Ведь я тогда просто прочитала фразу, написанную на листке бумаги, который был заложен между страниц в книге. Всего лишь!
Я забрала тот злополучный листок домой, а на следующий день, после бессонной беспокойной ночи, после долгих часов страха, страданий и колебаний, внезапно задрожавшими руками, сожгла его. Возможно, таким образом, я надеялась отвести это от себя, но сама-то я понимала, что дело сделано, слова сказаны, и они имели своё значение, именно то, которое они имели в тот раз, и уже неважно то, что теперь я могла бы страстно желать придать иной смысл им и тому мужчине. То, что бумага была сожжена, не могло уничтожить того, что теперь было расшифровано в реальности мира. Случившееся, как легко было бы предположить, необычайно встревожило меня. В течение последующих дней оно дамокловым мечом висело надо мной, угнетая моё сознание, преследуя меня. К счастью, спустя некоторое время, постепенно начав понимать, насколько глупыми были мои страхи, я, наконец, смогла снова уделить своё внимание к более насущным моментам моей жизни, моим обязанностям в библиотеке, чтению книг, шоппингу и тому подобным немаловажным делам наполнявшим жизнь современной женщины. Но надо признать, что время от времени, страхи и тревоги рождённые тем случаем, вдруг, ни с того ни с сего, всплывали из глубин сознания, захлёстывая меня, но в целом, казалось, мне удалось забыть об этом. Я решила, что рациональнее всего было извергнуть случившееся из своей памяти. Всё это было глупостью. Временами, я даже задавалась вопросом, произошло ли это на самом деле, или это было плодом моего воображения. Но иногда в моей памяти всплывали глаза того мужчины. Возможно, тем, что в этом человеке больше всего меня впечатлило, помимо его размеров, явно видимых энергии и силы, это конечно были его глаза. Они не походили на глаза мужчин, которых я знала. В них невероятный ум, соседствовал с необузданной дикостью и бескомпромиссной свирепостью. В этих глазах, в том жёстком пристальном взгляде, я так и не смогла рассмотреть хоть каплю запретов, колебаний, оговорок или чувства вины. У меня создалось впечатление, что он был тем видом мужчины, причём единственным представителем своего пола, которого мне удалось встретить, кто мог бы сделать всё, что ему захотелось, взять всё, что ему бы понравилось. Он, как мне показалось, подобно льву нёс в себе право на власть. Я не сомневался, что для меня он мог быть только господином, причём полностью. Однако, было одно безусловное последствие или осадок того происшествия. Наверное, именно оно послужило, в некотором роде, причиной принятия мною решения, сделать нечто, что, если не для других женщин, то, по крайней мере, для меня, потребовало большой храбрости. Я решила брать уроки танцев. К тому моменту, уже в течение многих месяцев, с той невероятной ночи, как я увидела свой танец в зеркале, я, так или иначе обыгрывала эту идею, воображала и фантазировала на эту тему. Я почти умирала, наводя справки по телефону об этих танцах, и не раз, внезапно покраснев, как мне думается от стыда, бросала телефонную трубку, так и не решившись представиться. Конечно же, меня не интересовали такие виды танца, как балет или чечётка. Я заинтересовалась тем танцем, который был куда фундаментальнее и гораздо женственнее. Танец, который меня так заинтриговал, и это, несомненно, было причиной моей робости, моих колебаний и страхов, обычно называют восточным танцем, или, если хотите, то можно сказать прямо — танцем живота. На моё счастье, к телефону всегда подходили женщины. Не уверена, что у меня хватило бы смелости говорить на эту тему с мужчиной. Как и большинство современных женщин, я была заинтересована в том, чтобы скрывать свои сексуальные потребности. Сама мысль о том, что кто-то об этом узнает, приводила меня в дикое смущение. Какая женщина посмела бы показать мужчине, что ей хочется двигаться, что она осмелилась бы двигаться, перед ним или любым другим представителем его пола в столь красивой и возбуждающей манере, в манере, от которой он мог бы просто обезуметь от страсти, от желания её, в манере, которая показала бы им, что у неё, также имеются сильные сексуальные потребности, выраженные в её танце, которым она представляет и показывает себя, стремясь понравиться им, и продемонстрировать, что она хотела бы эти потребности удовлетворить? Конечно же, ни одна порядочная женщина. Только презренная, чувственная шлюха, беспомощная пленница её недостойных и низких страстей. В конце концов, я снова позвонила первой женщине, той, в самом начале разговора с которой, несколько дней назад, я повесила трубку.