Она едва успела оглядеться, как с другой стороны салона открылась дверь и на пороге появилась женщина с волевым, энергичным лицом. Она пошла навстречу Мишель таким решительным шагом, что та невольно отступила к двери.
Однако мадам Дюбуа – а это, несомненно, была она – оказалась довольно невысокой, даже чуть пониже Мишель, но с более пухлым лицом, широкими плечами и пышной грудью. На ней было изящное зеленое платье, под которым угадывался корсет. Голову мадам Дюбуа украшала высокая прическа, получившая не только во французских, но и в британских колониях название «Парижские локоны». Волосы хозяйки дома были, разумеется, обильно напудрены, а на щеках сиял вызывавший подозрение в своей естественности малиновый румянец. То же самое относилось и к пурпурному цвету ее губ.
Пока мадам Дюбуа приближалась, деликатно приподнимая широкие юбки, дабы не сшибить стоявшие тут и там статуэтки, Мишель отметила, что ее парчовые туфли на высоких каблуках подобраны точно в цвет платья.
– Рене! – воскликнул Андрэ. – Дорогая, вы остались все такой же юной и неотразимой!
Мадам Дюбуа в ответ всплеснула руками и сказала с доброй улыбкой:
– Андрэ! Наконец-то вы снова с нами! Боже мой, как мне вас недоставало все эти годы! Но вы мало изменились за время, проведенное в колониях среди тамошних дикарей.
Она потянулась к Андрэ и расцеловала его в обе щеки.
– Андрэ, сам Бог послал мне вас! Здесь так скучно и тоскливо, ведь я живу одна.
Низкий грудной голос мадам Дюбуа никак не соответствовал ее маленькому росту. Говорила она быстро, почти скороговоркой. Тем не менее Мишель понимала почти все.
– А это та самая Мишель – маленькая ученица, о которой вы мне писали? – продолжала мадам Дюбуа. – Она очаровательна! Я очень рада вам, милая! Надеюсь, вам у нас понравится! Чувствуйте себя как дома Мишель очутилась в мягких объятиях хозяйки дома и чуть не потеряла сознание от запаха духов и пудры, в изобилии осыпавшей плечи мадам Дюбуа. А та еще раз восхищенно взглянула на нее и воскликнула:
– О, с вашим приездом здесь станет веселее! Ведь все эти годы я просто умирала от тоски. Теперь, уверена, все переменится! Для начала я устрою званый вечер и представлю вас своим друзьям. Это будет чудесно!
Мадам Дюбуа крепко сжала руку Мишель, которая уже до того опьянела от радостного возбуждения хозяйки дома, что только улыбалась в ответ.
Андрэ заметил ошеломленное состояние своей ученицы и поднял вверх палец:
– Хорошо, хорошо, Рене! Все это замечательно. Но девочка приехала сюда с определенной целью. Она должна работать, работать и работать!
Мадам Дюбуа скорчила скучную мину и досадливо махнула рукой. Только теперь Мишель заметила, что она далеко не молода. Конечно, пудра и грим в какой-то степени скрывали морщины и кое-где обвислую кожу. Но совсем скрыть возраст они были не в состоянии. У глаз и около губ дамы предательски собирались мелкие морщинки, а кожа под подбородком заметно отвисала вниз. И все же мадам Дюбуа выглядела очаровательно.
– Я все прекрасно понимаю, друг мой, – улыбнулась она Андрэ. – В конце концов, не мне ли удалось договориться с Арно, чтобы он принял и посмотрел ее? Сейчас месье Димпьер только и ждет от меня известия о вашем приезде. Я сообщу ему об этом сегодня же. Если Мишель сумеет понравиться Арно и он найдет ее талантливой, то возьмет к себе в труппу. Он это уже обещал. А Арно – джентльмен, он всегда держит данное слово. – Она повернулась к Мишель. – Вам повезло, девочка. Не каждой танцовщице выпадает счастье получить аудиенцию у Арно Димпьера. И если вы действительно так талантливы, как писал Андрэ, то все будет в порядке.
Мишель вдруг почувствовала неуверенность. Неужели она и вправду так талантлива, как считает ее наставник? Сможет ли она соперничать с танцовщицами европейской выучки? Ведь единственным ее педагогом был Андрэ.
Она вздрогнула, почувствовав на своем плече его руку.
– Мишель прекрасно танцует, Рене, – доверительно сказал он мадам Дюбуа. – Поверьте мне! Я не сомневаюсь, что испытание у Арно она с честью выдержит.
Девушка улыбнулась наставнику и его приятельнице, хотя отнюдь не была уверена в своем непременном успехе у маститого мэтра.
Мадам Дюбуа ласково похлопала ее по другому плечу:
– Но я заговорила вас. Столь долгое путешествие, несомненно, утомило вас. Необходимо поскорее освежиться и отдохнуть. Я распорядилась приготовить для Мишель Голубую комнату. Уверена, что ей там понравится. А вы, мой друг, разместитесь внизу, в Золотой комнате. Надеюсь, что вы будете чувствовать себя здесь как дома. В ваших комнатах уже стоят вазы с фруктами и по графину легкого вина. Мы ужинаем в восемь вечера. Устраивайтесь, Мишель. Мы снова встретимся вечером и будем долго-долго разговаривать. Ведь нам надо получше познакомиться!
Слегка смутившаяся Мишель с застенчивой улыбкой ответила:
– Мне бы тоже очень хотелось узнать вас поближе.
Она действительно ожидала очень многого от этого разговора. Мадам Дюбуа оказалась такой теплой и дружелюбной. Она, конечно, ответит на все бесчисленные вопросы Мишель о Париже, балете и вообще – о здешней жизни…
Горничная проводила Мишель в большую и богато обставленную комнату. Как явствовало из ее названия, все здесь было исключительно в голубых и синих тонах, ласкало глаз и наполняло душу покоем и безмятежностью. У стены стояла высокая кровать с пологом на четырех столбиках под голубым шелковым балдахином с вышитыми на нем серебряными розами. Из такого же шелка были и занавеси на высоких окнах. И только стулья и диван были обтянуты желтым бархатом, оттенявшим голубое и синее.
У окна расположился резной столик, и Мишель сразу же подумала, как удобно будет на нем писать письма матери. Пол устилал мягкий светло-голубой ковер, также в серебряных розах. А одну из стен украшали роскошные гобелены.
Мишель еще никогда не приходилось спать в такой замечательной комнате. И мысль, что, пока она останется в доме мадам Дюбуа, все это будет принадлежать ей, обрадовала девушку. И впрямь у Мишель были все основания считать себя очень удачливой. И даже счастливой…
Глава 5
В Малверне дела Анны шли недурно. С наступлением лета хлопок пошел в рост, и можно было надеяться на неплохой урожай. Погода тоже способствовала ожиданиям Анны: не было ни проливных дождей, ни града, ни ураганов, ни сколько-нибудь значительных нашествий насекомых.
Ее опасения относительно Натаниэля Биллса понемногу рассеялись. Надсмотрщик работал прекрасно. Безукоризненно знал свое дело и с утра до ночи всю неделю проводил на полях, но не требовал от работников трудиться наравне с собой. Насколько было известно Анне, Натаниэль отлично ладил с людьми. Хотя она и знала, что бывшие рабы с рождения привыкли хранить молчание и не жаловаться одному белому на другого. Чтобы быть постоянно в курсе всякого рода нежелательных инцидентов, Анна поручила Джону тут же докладывать о любых случаях жестокого обращения Натаниэля с ее работниками.
– Все складывается как нельзя лучше, госпожа, – докладывал Джон. – Мистер Биллс трудится без устали. Правда, иногда он теряет терпение и начинает кое-кого нещадно бранить. Но это касается только нерадивых и ослушников. И мистер Биллс никогда не допускает рукоприкладства. Только ругается, хотя и очень зло.
– Если он вдруг даст волю рукам, Джон, тут же доложи мне!
Итак, Анна была вполне довольна своей жизнью. Конечно, ей не хватало Мишель и Андрэ. Она с нетерпением ждала от них весточки. Но со дня их отъезда прошло слишком мало времени. Даже если бы Мишель или Андрэ сразу же по прибытии в Париж написали ей письмо, оно все равно не успело бы дойти.
Пожалуй, единственное, что постоянно угнетало Анну, так это неотступные мысли о Кортни Уэйне, хотя она не признавалась в этом даже самой себе. Ибо вопреки первоначальной взаимной неприязни Корт в последнее время стал частым гостем в Малверне. Редкая неделя проходила без того, чтобы его лошадь или экипаж не останавливались у парадного подъезда дома Анны.