Дыхание Димпьера участилось, как в лихорадке. Мишель слышала биение его сердца. А ладони Арно гладили ее тело, постепенно спускаясь вниз. Мишель чувствовала, что ее дыхание стало прерывистым, а сердце отчаянно заколотилось. Она не знала, что должно произойти, но безумно этого желала.
Даже сквозь одежду Арно Мишель чувствовала, как горит его тело. Этот огонь воспламенял и ее. Димпьер поднял девушку на руки, перенес в раздевалку и положил на раскладную кровать, стоявшую в углу на случай неожиданного недомогания кого-либо из танцовщиков. И снова приник к ее губам. Мишель даже не заметила, как он сорвал с нее легкий хитон и мгновенно скинул с себя всю одежду.
В голове Мишель все смешалось, когда Арно прижался к ее телу. Мгновенная боль пронизала ее нутро, но очень скоро прошла, уступив место никогда еще не испытанному наслаждению. Его тело двигалось сначала медленно, а затем все быстрее и быстрее. Она точно повторяла все его движения, ощущая приближение чего-то неведомого, пугающего и вместе с тем желанного. Наконец внутри у Мишель что-то, казалось, оборвалось. Она чувствовала себя невесомой, почти бесплотной…
В тот же момент Димпьер напрягся до предела, издал сдавленный крик и замер, расслабившись. Потом соскользнул на постель и долго не мог отдышаться…
И тут Мишель неожиданно охватило странное чувство одиночества. Несмотря на то что Арно был высок и довольно крепок, она не только выдерживала его тяжесть, но и получала от этого огромное наслаждение. Теперь же между ними было расстояние, хоть и небольшое. Мишель это не понравилось. Она хотела задать Арно много вопросов по поводу только что происшедшего. Но не решалась. А он лежал рядом и хранил молчание. В этом было что-то пугающее. Мишель не выдержала. Она хотела немедленно знать, была ли их близость такой же волнующей для него, как для нее самой.
– Арно! – проговорила Мишель дрожащим голосом.
Он не ответил.
– Арно! – повторила она уже тверже. – Скажите же что-нибудь! Вы меня просто пугаете!
Димпьер медленно повернулся к Мишель. Прочесть что-либо на его лице было невозможно.
– Простите меня, милая, – ровным голосом сказал он, – но я не хотел этого!
В горле Мишель сразу пересохло. Она глотнула воздух и удивленно посмотрела на Арно. Почему он стал таким серьезным?
– Арно, не отталкивайте меня! – прошептала Мишель. – Мы только что были так близки и вдруг… вдруг… – Ее голос задрожал, и она с трудом докончила фразу: – И вдруг вы оставили меня одну… Я чувствую себя покинутой…
– Дорогая! – прошептал в ответ Арно, прижав Мишель к груди. – Я вовсе не собирался причинять вам страдания. Простите меня за эгоизм. Я думал только о себе, забыв, что для вас все это было впервые.
Он нежно поцеловал ее в лоб, и Мишель постаралась уверить себя, что все идет так, как и должно быть, что все прекрасно. Но в глубине души чувствовала, что это не совсем так. Случилось что-то непоправимое. И Димпьер сейчас скажет ей слова, которых она не хотела бы слышать.
Арно приподнялся на локте и внимательно посмотрел в глаза Мишель:
– То, что произошло, явилось для меня каким-то удивительным волшебством. Вы, наверное, и сами об этом догадались. Испытать близость с вами, любить вас для меня – величайшее счастье, прекрасное мгновение, которое я никогда не забуду.
Сердце Мишель замерло. Почему он это говорит? Ведь такие слова обычно произносят при расставании… Неужели?..
Димпьер глубоко вздохнул.
– Надеюсь, вы правильно поймете то, что я сейчас скажу. Хотя, честно говоря, сомневаюсь.
Последовал еще один столь же глубокий вздох. Арно погладил Мишель по щеке и продолжал:
– Вы еще так… так молоды…
Мишель прижалась к его груди и зарыдала. Он нежно провел ладонью по ее волосам.
– Мишель, я хочу сказать… Хочу сказать, что больше это не должно повториться. Как бы я этого ни хотел и какое бы наслаждение ни испытывал от нашей близости…
– Почему, Арно?
– Во-первых, потому, что такое вообще не должно было случиться, дорогая. И не потому, что ваш наставник – мой лучший и близкий друг, а сами вы еще очень молоды. Как я уже сказал, вы – член нашей труппы. А моим твердым правилом является категорический отказ от каких-либо романтических отношений с ученицами. То, что произошло сегодня, – очаровательная случайность, которой не должно было быть. Единственным тому оправданием может быть то, что ничто человеческое мне не чуждо, а вы так прекрасны и неотразимы, что устоять перед вами просто невозможно.
Рыдания вырвались из груди девушки. Случайность? И так он назвал самое прекрасное из всего, что до сего дня с ней случалось в жизни! Как у него только язык повернулся сказать такое!
– Почему? – проговорила она сквозь слезы и всхлипывания. – Какое значение имеет то, что я танцую в вашей труппе?
– Я уже объяснял вам, Мишель, что не могу допустить в коллективе нездоровой атмосферы. И если наш роман продлится, то о нем непременно узнают. И предложи я вам станцевать одну из первых партий, все кругом будут злословить, будто причиной тому – наша связь. Начнутся сцены ревности, обиды и все такое. Вы же этого не хотите, не так ли?
– Мне все равно.
– Вы так не думаете, дитя мое. А говорите только потому, что очень расстроены.
Мишель неожиданно одолела икота. Она почувствовала себя очень несчастной, ставшей жертвой предательства. Подняв глаза на балетмейстера, она с трудом произнесла:
– Хотите вы того или нет, но подобные разговоры в труппе давно уже не редкость. Например, мадам Декок прямо утверждает, что Сибелла – ваша любовница!
Димпьер раздраженно фыркнул:
– Мадам Декок давно прославилась как записная сплетница. Ее язык просто не в состоянии молвить правдивое слово. Что же до меня и Сибеллы, скажу совершенно честно: все это – досужий вымысел. Мадам Декок просто помешана на гениальности своей дочери. И не думает более ни о чем, кроме ее блестящей карьеры на поприще балета. Она уверена, что только благодаря чьим-то гнусным интригам прима-балериной моей труппы является не Дениз, а Сибелла. В действительности же, хотя Дениз – хорошая танцовщица, Сибелла все же на голову выше ее. Не понимаю, как только вы можете верить всей этой ерунде! А теперь приведите себя в порядок. Прежде чем вернуться к Андрэ и мадам Дюбуа, хорошенько умойтесь. Иначе они подумают, что с вами стряслась беда. И перестаньте хныкать!
Мишель постаралась унять слезы, но они градом катились по ее щекам.
– Вы имеете в виду, что все происшедшее никак не отразится на наших отношениях? – прошептала она. – Мы будем продолжать вести себя так, будто ничего не случилось?
Арно утвердительно кивнул головой. Выражение его сурового лица смягчилось.
– Это как раз то, что я имел в виду, Мишель. И давайте больше не говорить об этом. Вы должны видеть во мне только своего балетмейстера. Может быть, вначале это будет трудно, но в конечном счете выиграем мы оба. Вы увидите. Я знаю, Мишель, что для вас балет так же важен, как и для меня. Мы оба не можем жить без него. Не забывайте об этом ни на минуту, А теперь я принесу воды. Вы умоетесь и оденетесь.
Что было потом, Мишель не помнила. Когда же приехала домой, то с совершенно отрешенным видом поздоровалась с Андрэ и мадам Дюбуа. Но, видимо, выглядела вполне нормально, коль скоро никто из них не сделал ей ни одного замечания. Сославшись на отсутствие аппетита и усталость, она поднялась прямо к себе в спальню, разделась и, нырнув под одеяло, уткнулась носом в подушку, призывая самые сладкие и радостные сны…
Последующие недели стали для Мишель самыми несчастливыми со времени внезапной смерти отца. Во всяком случае, она чувствовала себя почти так же, как в те трагические дни. Ее мучило ощущение невозвратимой утраты, холодной пустоты в сердце, предательства любимого человека.
Но жизнь шла своим чередом. Мишель аккуратно посещала занятия в студии, неизменно участвовала во всех репетициях. По субботам и воскресеньям она с Андрэ и мадам Дюбуа выезжала в свет. Одним словом, казалось, что в ее жизни ничего не произошло. «Странно, – думала она, – я столько пережила за последнее время, так изменилась, а никто этого почему-то не замечает». Но, видимо, внешне она и впрямь осталась прежней. Даже несмотря на то, что впервые познала мужчину.