Значит, она сама и есть та колдунья, которая стерла в памяти Эриссы последние часы катастрофы.
Зачем она это сделала? И повторит ли это снова? И какой в этом смысл? Если не повторит, то вся сеть событий сплетется по-другому. Она, отброшенная на четверть века назад, найдет что сказать молодой Эриссе.
В течение всей своей жизни с Дагоном она дотошно расспрашивала странников и всех уцелевших кефту о том, что произошло. Все рассказы при всем их разнообразии сходились в одном: Тезей с остальными заложниками прибыл в Кносс незадолго до того, как произошло землетрясение и был уничтожен весь минойский флот. Тезей собрал народ и, ссылаясь на речи оракула, захватил столицу. Вскоре на помощь к нему пришли корабли афинян и их союзников, которые находились в открытом море и потому уцелели. Подчинив себе остатки критских городов, тезей отправился домой, прихватив с собой Ариадну. Многие утверждали при этом, что она отправилась с царевичем по доброй воле.
В прошлом — своем прошлом, которое теперь будущее — Эрисса не верила этому. Ариадна не могла поступить так! К тому же на острове Наксос Тезей показал, что Лидра для него ничего не значит. Бедняжка окончила свои дни поклонницей тайного культа, сторонники которого чередовали оргии с истязаниями. Тезей продолжал собирать под свою державу народы материка. Весть о том, что его самого постигла беда и гибель, мало утешали.
Теперь Эриссе все стало ясно. Всю зиму Диор мотался между Афинами и Атлантидой. Значит, легенда, рассказанная Дунканом, правдива и Ариадна действительно помогала Тезею.
Объявить об этом Эрисса не могла — ей бы просто-напросто перерезали глотку, а Олег и Ульдин постоянно были заняты. Во дворе им никогда не удавалось поговорить без свидетелей. А уловку с рощей Перибеи повторить не дадут.
Вчера, воспользовавшись отсутствием большинства стражников, ей удалось встретиться с Олегом. Но, к сожалению, не удалось уверить его, что людей, верящих в предопределение, можно переубедить рассказом о пришельцах из будущего. Бог его учит, что людская воля свободна. Лидра и Тезей, убежденные в своем высоком предназначении, рискнут своими городами и государствами, а Олег, человек решительный и крутой, понимает их лучше, чем Эриссу.
Он хорошо устроился здесь, что ему судьба Крита? Даже если он не сможет вернуться домой, то не будет в убытке и здесь, на земле Греции. Он и так не в убытке. За всеми делами ему просто некогда об этом задумываться, не то что Эриссе, томившейся в обществе ахеянок.
Да, все должно решиться нынче ночью.
Пенелеос вернулся в их комнату раньше, чем она ожидала. Она встретила его улыбкой, распустила волосы на подаренный им египетский плащ.
— Я думала, ты долго будешь пировать в зале после удачной поездки, — сказала она.
Воин рассмеялся. Лампа освещала его крупное, сильное тело и глаза, слегка пьяные. Светлые локоны обрамляли его круглое, почти мальчишеское лицо.
— Напиться можно и завтра ночью, — сказал он. — А сейчас мне нужна ты.
Они обнялись. Он был уже не так неуклюж, как вначале, а она трепетала только потому, что ступала на дорогу, ведущую к Дункану.
— Сейчас, моя нимфа, сейчас, — хрипло сказал он.
Обычно их встречи приносили ей радость. А почему бы и нет? Они скрашивали жизнь полугостьи-полупленницы. Сначала она был полон благоговения. Диор подбадривал его, когда заметил их связь. Адмирал хотел, чтобы за опасной, и несомненно, враждебной колдуньей приглядывал верный человек. Потом Пенелеос стал вести себя увереннее, но по-своему, по-ахейски, был добр к ней. Кроме того, он ей нравился.
Сегодня ночью она продемонстрирует все свои женские чары, но не истратит ни капли чувства. Он должен впасть в счастливую полудрему, но не в настоящий крепкий сон.
Лампа догорала, когда Эрисса приподнялась на локте:
— Отдыхай, любимый мой, — повторяла она снова и снова, пальцы ее двигались по его телу в медленном ритме, а когда взгляд его остекленел, она стала закрывать и открывать глаза в такт биению его сердца.
Он подчинился быстро. Еще в роще ей не составило труда наслать на него Сон. По этой причине она выбрала его из всех неженатых мужчин во дворце и соблазнила, когда план ее еще едва наметился. И с каждым разом ее власть над ним становилась сильнее. Она была уверена, что он всегда и везде выполняет ее установки: никому не рассказывать о том, что между ними происходит, — это священная тайна.
Светильник почти догорел, Эрисса встала и наполнила его. В комнате было тепло, стоял густой запах масла, дыма, человеческого тела и дыхания. За дверной шторой — темнота и молчание.
Эрисса склонилась к воину.
— Пенелеос, — мягко сказала она. — Ты знаешь, что я твоя и хочу служить только тебе. Но я подчиняюсь и Богине.
— Да, — ответил он бездумно, как и раньше.
— Слушай меня, Пенелеос. Богиня открыла мне, что священный план Ее и Зевса объединить наши народы под угрозой. Если свершится то, о чем предостерегал оракул, на всех нас падет тяжкое проклятие. Скажи мне, что готовится во дворце, чтобы я могла препятствовать злу.
Затаив дыхание, она выслушала его рассказ. Знал он немало, потому что Диор доверял ему. О подлинной цели похода знали не только царевич и Адмирал, и Пенелеос был в числе доверенных лиц.
Его рассказ подтвердил ее опасения: это судьба. И переговоры, которые шли всю зиму между Тезеем, Лидрой и ее людьми в Кноссе, и повествование о будущем, выведанное у доверчивого Дункана Рейда, и новое толкование перибейского оракула — Богиня-де сама желает торжества Афин, и план захвата минойской столицы, и приказ флоту сменить курс и напасть на Крит, и решение переждать, если землетрясение не разрушит Лабиринт, и наведение Миноса, и то, что Дункан оказался под постоянным надзором…
Эрисса услышала то, о чем и сама догадывалась.
— Слушай внимательно! — сказала она. — Тебя беспокоит Ульдин. Посейдон разгневался на него — еще бы, его священное животное будет нести всадника, как осел! — и он уничтожит участников похода, если ему не принесут жертву. Ульдин виновен — он должен быть убит, но убит тайно, иначе причина станет явной и на Крит отправят вестника.
Она повторяла и разъясняла это несколько раз, пока не убедилась, что охваченный Сном воин все усвоил. С каждым вздохом приближался рассвет, но теперь она знала, что увидит Дункана. Она оставила Пенелеоса во тьме, а сама пошла якобы привести господина Диора, чтобы посоветоваться.
Ее босые ноги ощущали холод каменных плит под соломой, покрывавшей полы коридора. Тени плясали вокруг чадящих светильников. Комната Ульдина находилась через несколько дверей от ее собственной. Ульдин спал с новой рабыней: прежняя уже ждала ребенка. («У меня не будет другого ребенка от Дункана, — мысли Эриссы метались подобно летучим мышам в сумерках. — Я стала бесплодной после того, как родила детей Дагону. Но иначе я не смогла бы выполнить предначертанное. Пусть воспоминание о Девкалионе будет мне опорой. А потом, когда все кончится, то, возможно, Рея смилостивится…»). Гунн сохранил свою прическу — бритая голова с тремя косичками и кольцами в ушах. Его изуродованное шрамами лицо показалось ей отвратительным. Но к кому еще обратиться за помощью?
Она потормошила гунна. Тот немедленно проснулся. Она положила руку ему на губы и прошептала:
— Вставай сейчас же. Я наслала на Пенелеоса Сон, и он рассказал мне страшные вещи.
Он кивнул, и, как был, пошел за ней, не забыв прихватить саблю.
Еще в начале зимы Эрисса припомнила, о чем ей в молодости рассказывал Дункан. Пройдут века, и ахейцы будут побеждены племенами северян-дорийцев, потому что железное оружие дешево и доступно любому воину, тогда как у ахейцев бронзовые доспехи были только у аристократов. Потом она говорила Пенелеосу: «Стоит ли вашим вождям разрешать Ульдину готовить войско из конных лучников? Когда это искусство станет повсеместным, придет конец боевым колесницам. А они сейчас составляют основную силу государства». Насылала на него Сон и внушала эту мысль.