Реальное время?
А может ли присниться, будто ты видишь сон в реальности?
Но что бы ни случилось, действуя разумно, он ничего испортить не может. И, подняв руки ладонями вперед, Рид принудил себя улыбнуться обоим мужчинам.
Субъект в кольчуге не улыбнулся в ответ, но его нахмуренный лоб чуть-чуть разгладился, и он подошел ближе, держа топор руками в рукавицах наклонно перед собой и широко раздвинув локти. Шагах в трех от Рида он остановился, сдвинув ступни под прямым углом и слегка согнув колени. Он не актер, подумал архитектор. Он знает, как рубить этой штуковиной. Иначе он встал бы в позу дровосека, как сделал бы я до того, как увидел его. И оружие это побывало в деле — а то откуда бы эта зазубрина на лезвии и вон та царапина? Но где я уже видел такой боевой топор?
По его спине забегали мурашки. На Байонском гобелене, запечатлевшем битву при Гастингсе, именно такие топоры держали саксы.
Бородач что-то бурчал, видимо, задавая вопросы. Его язык звучал столь же чуждо, как язык женщины… Нет, не совсем. В нем чудилось что-то призрачно знакомое. Наверно, он был родственным какому-то из языков, которые ему доводилось слышать в кинотеатрах, где шли иностранные фильмы, или пока он отбывал военную службу в Европе. Бородач сердито указал на непонятный цилиндр.
У Рида так пересохло во рту, что он с трудом выговаривал слова:
— Извините, я… я сам тут впервые. Вы говорите по-английски? Parlez-vous francais? Habia usted espanol? Sprechen sie Deutsch?[1]
Это были языки, на которых он мог бы кое-как объясниться, но у бородача его вопросы никакого отклика не вызвали. Однако он, видимо, понял, что Рид такая же жертва, как и он сам. Хлопнув себя по груди, он объявил:
— Олег Владимирович, новгородец.
Он повторил это несколько раз, и Рид наконец разобрал отдельные слова. Они его ошарашили.
— Рус-ски? — произнес он, запинаясь, и тоже повторил несколько раз. В конце концов Олег кивнул:
— Да! Я, да! Новгородец. Подвластный князю Ярославу.
Рид с недоумением замотал головой.
— Советски? — спросил он затем.
Олег попытался ответить, но не сумел.
Рид обошел женщину и, настороженно приглянувшись, написал на песке «СССР» и посмотрел на Олега, вопросительно подняв бровь. Эти буквы кириллицы в мире знали все, а Советы претендовали на практически стопроцентную грамотность своих граждан. Однако Олег ограничился пожатием плеч и чисто славянским жестом развел руками.
Американец выпрямился. Они внимательно оглядели друг друга.
Одеяние Олега было настолько странным, что мешало воспринять его как просто человека. Конический с острием шлем был надет на достигавший плеч стеганый капюшон с нашитыми снаружи мелкими колечками. Кольчуга без рукавов из более крупных колец доставала почти до колен. Под ней был стеганый балахон, надетый поверх белой льняной рубахи. В такой убийственной жаре! Темное железо поблескивало от пота, стекавшего со лба Олега. К усаженному медными бляхами поясу были подвешены кинжал и кожаный кошель. Синие холщовые штаны были заправлены в яркие красно-зеленые сапоги. Рукавицы были тоже кожаными с раструбами и медными полосками на тыльной стороне.
На вид ему было лет тридцать. Высокий, широкоплечий и мускулистый. Довольно большой живот и несколько обвислые щеки не сглаживали впечатления огромной силы. Голова у него была круглой, как и курносое лицо. Густые золотистые усы и борода прятали рот и подбородок. Красная задубелая кожа подчеркивала зеленоватую голубизну глаз под косматыми пшеничными бровями.
— По-моему… вы… хороший человек, — сказал Рид, понимая, как это глупо.
Олег ткнул в него пальцем, несомненно требуя, чтобы он назвал свое имя. Воспоминание о разговоре с механиком Стоктоном — Господи, ведь еще и получаса не прошло! и посреди океана! — хлестнуло Рида почти физической болью. Он пошатнулся, все вокруг заплясало.
— Данкен! — пробормотал он.
— Данкен! — Женщина вскочила и кинулась к нему. Он оперся на нее, ожидая, чтобы все пришло в равновесие.
— Данкен! — ворковала она, полусмеясь, полуплача. — Каанкхаш, Данкен.
На них упала тень. Олег мгновенно встал в боевую позу. Всадник подъехал к ним, вновь натягивая тетиву. Выражение на его лице ничего хорошего не предвещало. Почему-то это ободрило Рида.
— Легче, приятель, — сказал он, полагаясь на тон голоса, улыбку, поднятые ладони. — Мы против тебя ничего не замышляем! — Он похлопал себя по груди, произнес свое имя, потом назвал Олега. Но прежде чем он успел спросить женщину, очень красивую, как он заметил только теперь, она сама сказала: «Эрисса!» — и сказала с вызовом.