Вам, наверное, интересно узнать побольше о моей семье.
Начну с моего деда, необычного человека, а потом и об отце расскажу. У него тоже тяжело жизнь складывалась.
Эта часть моей истории так и называется:
Папиного отца звали Сиддик-махсум, или «мулла Сиддик». К нему приезжали из разных кишлаков за помощью. Он молился за людей, писал им разные заговоры от сглаза, порчи, примирял мужей с женами, привороты делал и даже написал книгу по магии (из-за этой книги спустя десятки лет вся семья рассорилась). И еще он женщин лечил от бесплодия. Мужья сами приводили к нему своих жен и оставляли на несколько дней. У деда в дверном проеме висели женские наши национальные штаны. Когда женщина входила, он говорил ей: «Быстро сними штаны!» Если женщина возмущалась, он ее отправлял назад со словами: «Я же тебя просил с дверей штаны снять!» А другие оставались, и почти все потом беременели. Уж как он их лечил? Бесплодной оставаться большим горем было. И много потом похожих на деда детишек бегало в соседних кишлаках.
В то время религия запрещалась, церкви и мечети закрывали. Но люди все равно хотели верить и находили в своих селах тех, кто, несмотря ни на что, продолжал исповедовать и совершать обряды.
Однажды ночью моего деда забрали прямо из дому. Репрессировали. Он был сослан в Сибирь на десять лет. Моему отцу Низомиддину было тогда три годика. Моя бабушка Ниязджан осталась одна с пятью детьми. А время было страшное и голодное — тридцатые годы.
Женщине одной невозможно. Ниязджан перешла жить к Садулле, брату своего репрессированного мужа. У Садуллы было своих восемь детей. Теперь им стало еще тяжелее. Всю семью кормил один Садулла. Он был цирюльником и еще совершал обрезание мальчикам, для этого у него были специальные инструменты: отточенный и расщепленный на конце тростник и складной нож-бритва (мне о них муж рассказывал, ведь женщин на обрезание не допускают!).
Обрезание у нас делают мальчикам трех и пяти лет. Раньше обрезание делали дома. Мальчиков укладывали на пол, под ноги клали специально сшитые из атласа красивые подушки, держали за руки и отвлекали, показывая деньги, игрушки, подарки. А колени закрывали полотенцем, чтоб они не видели, что происходит. Кусочек кожи зажимали в прорези тростника, и — чик! — бритвой. Они ничего понять не успевали. Потом мальчиков поздравляли с тем, что они теперь настоящие мужчины, дарили деньги, подарки, и на другой день они уже бегали по двору.
Дядя Садулла не был бедным, но был очень жадным. Продукты запирал в кладовке, а ключ всегда цеплял булавкой к поясу своих штанов. Даже ночью не расставался с ключом. Свою семью он кормил хорошо, а бабушке Ниязджан давал для детей совсем мало еды. От голода двое детей умерли. Низом, как сокращенно звали моего папу, все время плакал.
И однажды Ниязджан своровала лепешки из черной муки, распорола матрас, спрятала там лепешки и потом ночью кормила детей.
Но Садулла это заметил, отнял лепешки и избил ее на глазах у всех.
При этом Садулла громко кричал:
— Ты думаешь, мне легко кормить моих и твоих детей! Я тебя принял ради брата моего Сиддика, а ты воруешь!
На Востоке женщина не имеет права перечить мужчине. Ниязджан стояла с спущенной головой, терпела и молча плакала.
Садулла хотел выдать ее замуж, поскольку ей было всего двадцать три года. Сначала Ниязджан думать об этом не могла, а потом поняла, что надо детей спасать, и согласилась. Хотела она сообщить мужу о своей беде, но как? Она ни читать, ни писать не умела.
Вскоре нашли ей жениха, посадили ее в тележку, запряженную ишаком, и повезли вместе с детьми в другую семью. Солнце пекло страшно, и Ниязджан задыхалась под паранджой. Кстати, женщины на Востоке часто заболевали оттого, что не видели солнечного света!
Садулла был рад, что освободился от обузы. За Ниязджан он получил калым — пятнадцать килограммов зерна. И все! По его понятиям, моя бабушка больше не стоила, всего пятнадцать килограммов зерна.
Новый муж хотел иметь своего ребенка, а бабушка долго не соглашалась. Боялась за судьбу остальных детей. Но выхода у нее не было: восточные мужчины, если женщина в течение года не рожает, берут другую жену.