Вокруг Вивиана царил хаос, в котором артиллеристы пытались развернуть орудие. Это было практически невозможно, так как лошади просто взбесились от страха. Зная, что он ничем здесь не может помочь, Вивиан развернул Оскара и прорвался через мешанину людей, повозок и животных. Здесь картина была еще хуже. Не понимая, что произошло, но догадавшись об опасности, солдаты развернули пушку, однако ослабевшие лошади не смогли удержать ее на крутом склоне, и она скатилась вниз, врезавшись в другую.
Заметив рядом офицера-пехотинца, Вивиан кинулся к нему. Перекрикивая шум, он как можно короче объяснил ситуацию, добавив, что не пошлет своих уланов на врага без прикрытия со стороны пехоты, чтобы выгнать буров на открытую местность. Вернувшись, он собрал своих людей, сообщив, что они выступят, как только пехотинцы сгонят противника со склона холма. Его люди сомневались, что это удастся. Как можно сражаться в такой неразберихе?
Поэтому выбрали другой способ. Снова поднявшись наверх, они принялись пробираться через заросли алоэ, пытаясь выйти в тыл бурам.
Битва перешла в следующую фазу. Шла ожесточенная борьба, часто переходящая в рукопашную. Мало-помалу буры были вынуждены отступить, освободив проход на равнину и оставив свои столь выгодные позиции. Только тогда, сочтя момент подходящим для атаки кавалерии, Вивиан вывел уланов на открытую равнину, преследуя неприятеля. Как обычно, вид конников деморализовал буров. Некоторые остановились, тут же сдаваясь в плен, но Вивиану, в подчинении которого оказалась лишь половина эскадрона, пришлось отступить, когда враг, захвативший орудия, успел развернуть их и открыть стрельбу.
Вернувшись к своим, Вивиан с радостью обнаружил, что Синклер и Блайз высвободили свое орудие и готовились начать обстрел с левого фланга, в то время как другую пушку оттащили направо и готовили к бою. Рев орудий стал оглушающим, когда началась битва между соперничавшими орудиями, включая и ружейные выстрелы со стороны буров, которым удалось вернуться на некоторые прежние рубежи.
Вивиан смотрел, как маленькие группки шотландских пехотинцев пытались пробраться к позициям снайперов, но каждый раз солдаты гибли, пока их командир не понял, что это напрасные жертвы. Затем буры сконцентрировали усилия на правом фланге англичан.
Солнце садилось, но бой не прекратился. Вражеские снайперы постепенно отстреливали артиллеристов, и вскоре рядом с орудиями остались лишь раненые, героически продолжавшие вести огонь. Подходили новые, но и они падали замертво. Лошади также становились жертвами обстрела, и скоро стало ясно, что необходимо отступать, прежде чем будут разрушены сами пушки.
Вивиан и другие на левом фланге смотрели, как вновь и вновь повторяются попытки увезти орудия. Число трупов все увеличивалось, но все равно находились смельчаки, готовые рискнуть. В конце концов, двум бесстрашным удалось прикрепить постромки лошадей к одному из орудий. Воодушевленная их успехом горстка людей, ведомая юным офицером, кинулась к другой пушке, фактически на руках вывозя ее, когда их лошади оказались убитыми.
Еще до того как они вернулись, появилось свежее подкрепление в виде двух конников, ведущих в поводу еще по одной лошади, и предпринявших попытку спасти третье орудие. Под шквальным огнем они привязали животных. Затем один из мужчин упал, а оставшийся вскочил на переднюю лошадь. Когда он уже поворачивал, рядом разорвался снаряд.
Обезумевшие лошади, скинув оглушенного всадника, кинулись вперед, таща за собой пушку и направляясь в сторону буров. Наблюдая за ними, Вивиан повернулся к Генри Синклеру.
— Как ты думаешь, не провести ли нам гонки, о которых мы когда-то договаривались?
Тот был так поглощен, наблюдая за трагедией, разворачивающейся перед их глазами, что прошло несколько секунд, прежде чем он осознал брошенный ему вызов.
— Самое подходящее время.
Они вскочили в седла и галопом понеслись за убегавшими лошадьми. Оскар легко двигался по равнине, не раздумывая, когда надо было перепрыгивать через воронки. Душа Вивиана была полна страха и возбуждения. Лихорадочный стук сердца странно гармонировал с глухими разрывами снарядов и резким стаккато пуль. Но они продолжали свой путь, чудесным образом выжив среди падающего сверху смертоносного дождя.
Он и его компаньон одновременно повернули, перерезая дорогу испуганным лошадям, тащившим за собой орудие. Они уже приблизились настолько, что Вивиан отчетливо видел покрытые пеной рты и дикие от страха глаза животных. Наибольшую опасность представляло, однако, само орудие, болтающееся из стороны в сторону. Если он попытается подскакать сзади, то любой неожиданный поворот пушки может убить его. Приблизиться более безопасно означало покрыть большое расстояние, потеряв время и утомив Оскара. Но дело того стоило.
Лошади почувствовали их приближение и шарахнулись в сторону. Подъезжая все ближе и ближе, Вивиан и Синклер вынуждали убегавших животных поворачивать по широкой дуге, таким образом возвращаясь к позициям англичан.
Все шло хорошо, пока Генри Синклер, скакавший голова к голове с Вивианом, вдруг не покачнулся, затем начал сползать с седла, а его лошадь замедлила ход, оставив Вивиана в одиночестве не более чем в нескольких сантиметрах от орудия.
Все чувства и мысли исчезли. Вивиан двигался к возможной смерти, словно ведомый странной силой, ничего общего не имеющей с разумом. Сейчас он скакал рядом с грохочущим металлом, а у Оскара, казалось, не хватило сил, чтобы поравняться с упряжкой.
Постепенно, однако, Вивиан осознал, что голова Оскара уже почти рядом с хвостами задней пары лошадей. Что-то стукнуло его по плечу, затем пришла боль, когда пуля глубоко проникла в тело. Но так силен был его азарт, что он, не обращая внимания на боль, продолжал свою бешеную скачку. Последовал еще один удар. Пуля прошла через шею, и по горлу потекла теплая кровь, вызывая кашель. По лицу струился пот, в голове шумело. Но он уже был рядом с передними лошадьми и должен был двигаться дальше.
Придвинувшись как можно ближе, Вивиан привстал в седле, высвободил левую руку, рукав которой был залит кровью, пытаясь ухватить за постромки, соединявшие лошадей. В этом неустойчивом положении прошли бесконечные мгновения, пока его пальцы искали цепочку, прикрепленную к хомуту. Коснулся, потерял контакт, затем снова коснулся. Наконец ему удалось ухватиться за нее. Когда он уже был готов потянуть за цепочку, Оскар вдруг заржал, споткнулся, вновь побежал и неожиданно беспомощно рухнул вперед, оставив Вивиана, который автоматически высвободил ноги из стремян.
Земля с неимоверной скоростью проносилась мимо, пока он висел, держась с силой, рожденной отчаянным желанием выжить. Он захлебывался кровью, верхняя часть тела онемела, ноги бились о камни, однако его чутье говорило, что движение замедляется, замедляется, замедляется. Стук копыт затих, лошади перешли на рысь, затем остановились.
Все еще держащегося за постромки Вивиана протянуло несколько метров по земле. Затем он осознал две странные вещи. Во-первых, где-то рядом раздавались звуки, весьма похожие на приветствия, и, во-вторых, ноги были повернуты под немыслимым углом. В следующую минуту его окружили люди. Они улыбались, говорили слова, которые он не мог разобрать из-за шума в ушах, пытались разжать его пальцы, держащиеся за цепочку. Кровь, заполнившая горло, не позволила ему сказать, чтобы его не ставили на ноги. А когда они это сделали, мир вокруг мгновенно расплылся и исчез, его заменила полная темнота.
Время текло в странной череде яви и снов. Часто он не мог их различить. Ночами он бодрствовал, глядя на яркий свет ламп, днями — терял сознание, когда санитарный фургон подбрасывало на ухабах дороги. Вернулась старая лихорадка, вычеркнув из жизни несколько дней. Еще больше он ослабел от потери крови, когда дожди снова размыли землю, и попытка вытащить фургон привела к тому, что открылись раны. Врач регулярно вливал ему в рот воду, большая часть которой вновь вытекала наружу. Горло жгло, и Вивиан постоянно страдал от жажды. Друзья, даже незнакомые люди постоянно навещали его, говоря о мужестве и немыслимом героизме. Он не мог ответить. Способность говорить оставила его.