– Где она?
– Здесь. Видишь, какой вы переполох подняли, ну она и лишилась чувств. Она не такая, как я, бедняжка, – носит парду.[84] Овдовела еще в ранней юности и с той поры служит у богатых.
Фазл Али повернулся к своим людям:
– Грех мне взять отсюда хоть одну пайсу, – сказал он. – В этом деле я вам не пособник.
– Что же это такое? – закричал один разбойник. – Зачем тогда мы пришли сюда?
– Зачем – вы знаете, – ответил Фазл Али. – Но теперь сами посудите: как могу я обобрать подружку моего брата Файзу и ее сестрицу? Как позволю себе посягнуть на добро того господина, что их привечает? А если Файзу об этом узнает в тюрьме? Что он скажет?
Тут между разбойниками разгорелись жаркие споры. Очевидно, все они признавали власть Фазла Али, – никто не решался открыто выступить против него. Однако уходить с пустыми руками им очень не хотелось.
– С голоду помираем! – шумели разбойники. – Подвернулся хороший случай, да и то атаман его упускает. Когда ж наконец мы поедим досыта?
Фазл Али отделился от своей шайки. Вместе с ним отошел какой-то смуглый человек. Он сказал:
– Хан-сахиб! Я тоже с тобой.
Внимательно вглядевшись в него, я узнала конюха Файза Али. Я подозвала его к себе и принялась расспрашивать. Потом тихонько сунула ему в руку золотой и те рупии, что получила от бегам.
Между тем Фазл Али обратился к Сарфиразу:
– Знай, брат, я на твоей стороне, но вот они…
– Их я сейчас уговорю, – подхватил Сарфираз. – Только уходите отсюда! Видите – женщины перепугались, госпожа в обмороке. Дайте ей прийти в себя. Мы сделаем так, что все будут довольны.
Разбойники отошли. Бегам все еще не пришла в сознание, челюсти ее были сведены судорогой. Я принесла пригоршню воды из пруда и брызнула ей в лицо. С большим трудом удалось мне привести ее в чувство.
– Возьмите себя в руки и сядьте, – сказала я. – Божьей милостью беда миновала! Успокойтесь!
Потом мне таким же путем удалось привести в чувство других женщин. Все сели на свои места. Когда женщины немного успокоились, я рассказала, как было дело. Бегам-сахиб очень обрадовалась и послала за Сарфиразом.
– Дайте им что-нибудь, госпожа, – сказал он. – Без этого не обойтись. Не будь здесь Умрао-джан, мы бы так дешево не отделались.
– Полно! Что я такого сделала? Все вышло случайно, – возразила я, и с тем большей горячностью, что с уст Сарфираза сорвались слова, каких здесь произносить не следовало. Открывать, что я знакома с разбойниками, мне никак не хотелось.
Короче говоря, бегам потребовала свою шкатулку, достала пятьсот рупий наличными и на такую же сумму золотых и серебряных украшений и велела отдать все это разбойникам. Они ушли, и все постепенно успокоились. Но я никогда не забуду последних слов бегам:
– Ну вот, Умрао-джан! Теперь увидела, как хорошо жить в саду?
– Госпожа, вы были правы, – должна была я признать.
Было уже три часа ночи. Все поднялись и пошли в дом. Встала и я. Мне постлали постель на веранде, но как могла я заснуть? Проворочалась до утра. Под утро все окончательно угомонились, я тоже сомкнула глаза. Однако выспаться не удалось – приехал мой слуга и попросил меня разбудить. Протирая глаза, я вышла к нему.
– У вас все благополучно? – спросил он. – Мы вас прождали всю ночь.
– Я не могла приехать. Ведь я отпустила своего возницу.
– Так поезжайте сейчас. К вам приехали из Лакхнау.
Я стала соображать, кто бы это мог быть. Не иначе как бува Хусейни и Гаухар Мирза. Но как они узнали, где я?
– Хорошо, – сказала я. – Сейчас поеду. Повозка здесь?
– Здесь, – ответил слуга.
Когда я уже уезжала, проснулось еще несколько женщин. Они стали меня удерживать.
– Попрощаетесь с бегам-сахиб, тогда поедете, – говорили они.
– Нет, – отказалась я. – У меня есть дело. Бегам-сахиб поднимется, вероятно, еще не скоро. Лучше я снова приеду когда-нибудь в другой раз.
16
Вернулась домой, гляжу – у меня сидят бува Хусейни и миян Гаухар Мирза. Бува Хусейни бросилась мне на шею и расплакалась. Я тоже прослезилась.
– Боже мой, дочка! – причитала она. – Какое у тебя жестокое сердце! Неужели ты никого из нас не любишь?
Мне было стыдно самой себя. Что тут было ответить? Пришлось сделать вид, что и я плачу.
После обычных расспросов бува Хусейни сказала, что хочет в тот же день отправиться назад в Лакхнау. Как я ни просила ее подождать несколько дней, она и слышать не хотела. Так спешила она потому, что заболел маулви-сахиб. Вот бува Хусейни и боялась задержаться хоть на минуту. Ведь только любовь ко мне заставила ее приехать сюда.
В тот же день я купила в Канпуре все, что мне было нужно, рассчиталась за квартиру, расплатилась со слугами. Потом наняла большую повозку, куда погрузили мои вещи, но лишь самые необходимые; остальное я раздала слугам. На следующий день мы уже были в Лакхнау. Опять меня встретили те же люди, тот же дом, та же комната, та же обстановка…
17
Нет, такого волнения я не знала доныне!
Это пламя, раздутое ураганом пустыни
84