А последовали за этим объятия, в которых даже неопытная Алексис определила чистейшую игру. Она яростно оттолкнула его. Поцелуй был слишком холодным, чтобы оправдать ее участившийся пульс. Ей так давно не приходилось испытывать сильные чувства, что собственный темперамент оказался для нее сюрпризом. Движение было слишком резким. Хрустнул тонкий каблучок, и девушка едва не упала.
- Черт! - выругалась она, выпуская темперамент на волю.
Противник глянул вниз и поддержал ее.
- Это называется невезение, - веселился он. Алексис вскинула голову.
- Невезение ни при чем. Все это из-за тебя. Видеть тебя не хочу.
Она высвободилась и направилась к пожарному ходу.
- Не спеши, - сказал он, останавливая ее. Властная рука нашла ее запястье под самой грудью и прожгла тонкий жоржет. Алексис остановилась как подстреленная.
Он повернул ее лицом к себе.
- Чтобы доказать теорию, одного эксперимента недостаточно. - Голос звучал хоть и весело, но жестко, непреклонно.
Его голова приблизилась. Все силы Алексис уходили на то, чтобы сохранить равновесие на одном каблуке. Дыхание стало вдруг необычайно трудным делом. Надменного натиска, которого она ожидала, не было. Едва касаясь губами ее рта, он нежно ласкал его и пробовал языком. Ни нажима, ни требования, ни наглого вторжения; и все-таки с дыханием у нее не ладилось.
Это, подумала она, настоящее мастерство. И далеко не ее класс.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Алексис протиснулась в дверь кухни, сбросила черные лаковые босоножки и включила свет. Так и есть. Починке это не подлежит. Она тяжело вздохнула и зашвырнула босоножки в ведро.
А нечего показывать норов незнакомцам. Впрочем, мрачновато подумала она, после вялого безразличия последних месяцев даже неплохо - узнать, что еще способна разогреться.
Алексис села, вытаскивая шпильки из волос. Освобожденная рыжая масса упала на холодные плечи.
С Патриком она никогда не теряла самообладания. Уронив голову в ладони, Алексис погрузилась в воспоминания. Она так преклонялась перед ним, так безоговорочно верила каждому слову… Но неужели нельзя было догадаться, что такой человек, как Патрик, - красивый, талантливый, преуспевающий - не может до сих пор быть одиноким?
Конечно, она понимала, в чем дело. Он намеренно скрывал правду. Он никогда не говорил о своей семье. После смерти крестной матери Алексис многие годы не видела никого из них, пока Патрик не предложил руководить ее занятиями в то длинное тяжелое лето перед поступлением в колледж восемь лет назад.
И все- таки нет ей прощения, казнила себя Алексис. Его брак не был тайной. Достаточно было спросить, достаточно было заговорить о нем с кем-то, и все бы легко выяснилось. Черт, Фред сказал бы ей, если бы знал об их отношениях.
Алексис была ошеломлена, когда Патрик, вернувшись в Лондон осыпанный многолетними почестями, настоял на том, чтобы учить ее, и заставил выслушать признание в любви. Это было как сбывшийся сон. Она любила застенчиво и тайно с того самого лета. И когда он поцеловал ее, она даже не задалась вопросом, что произошло с ним за это время.
- Проклятье, - произнесла Алексис вслух. - Проклятье. Проклятье. Проклятье.
Она была в такой ярости, когда бросила это ему в лицо.
- Конечно, я женат, - отмахнулся он. - Я никогда не делал из этого тайны. Марианна предпочитает жить в Уэльсе. Она говорит, что так лучше для детей…
- Детей? - побледнев, выдохнула Алексис.
Тогда самообладание потерял он, и Алексис узнала, что поцелуй может быть ударом. Хотя, конечно, на самом деле он ее не ударил. Тогда.
Снова разболелось запястье. Она пошевелила пальцами. Малейшее движение отзывалось болью. Впрочем, по словам врачей, хорошо, что она хотя бы может шевелить рукой. Ей сказали, что травма была опасной. Ожидалась деформация. Ей очень повезло.
Беда в том, что она не чувствует себя везучей. Она все еще помнит, с каким лицом Патрик ударил ее.
Ей не верилось, что такое может случиться. Оглядываясь назад, она даже не могла сказать, упала ли от самого удара или от потрясения. И потрясение не прошло до сих пор. Восемь лет она любила Патрика. А теперь вообще ничего не способна чувствовать.
Она перестала встречаться с людьми. Не имея возможности репетировать, перестала ходить на оркестр. Неделями просиживала дома, уставившись в пустой лист бумаги.
Стычка с Майклом Слейном была первым выходом из сомнамбулического состояния, в котором она пребывала с того самого дня. Она издала короткий смешок и осеклась. Какой повод для насмешек получил бы Майкл Слейн, знай он всю историю!
- Шевелись! - приказала она себе. - Что толку сидеть здесь и плакаться? Ты собиралась избавиться от Патрика. И ты собиралась ехать в Испанию завтра. Бог в помощь.
У отчима был замок в горах Испании. Удивительно красивый, уединенный, он вызывал у Алексис самые разные воспоминания. Обычно она избегала общества музыкальной элиты, собиравшейся у Фреда, и ездила, туда одна, когда сезон заканчивался. Но в этот раз доверенная служанка взяла отпуск, чтобы навестить дочь, только что родившую ребенка, и Фреду нужен был надежный человек, который бы проследил за подготовкой дома к приему гостей и - что гораздо важнее - настройкой роялей. По крайней мере так он ей сказал.
В общем, Алексис хоть и с нежеланием, но согласилась взять у него на квартире новую симфонию, а заодно целый список необходимых для приема гостей вещей и отвезти все это в Испанию на его «ренджровере».
Делая кофе, она спрашивала себя, почему позволяет Фреду командовать собой. Но ответ был слишком прост. Когда она не могла работать из-за сломанного запястья, Фред заявился к ней по дороге из Нью-Йорка в Мюнхен, ввалился в ее квартирку и, пока Алексис наливала ему выпить, сгреб все неоплаченные счета.
- Эй!… - негодующе воскликнула Алексис. Но Фред отмахнулся:
- Расплатишься с гонорара. А пока не строй из себя дуреху, - сказал он резко. - Ты продолжаешь посещать уроки композиции?
Уроки давал Патрик.
- Нет, - спокойно ответила Алексис. Фред уставился на нее.
- Сломано только запястье, ты это понимаешь? Это еще не конец карьеры. Ты должна работать. Даже если не можешь выступать.
- Я работаю дома, - произнесла она. Это была явная ложь. Она не бралась за нотную бумагу с того дня, как показала Патрику сочинение для шелдоновского конкурса. Раньше у нее было столько идей!… А теперь они все как будто испарились.
Фред посмотрел на нее, сузив глаза. Но сказал только:
- Жизнь продолжается, да будет тебе известно.
Ей показалось тогда, что он понял ее состояние гораздо глубже, чем выразил вслух. Считали, Фред способен думать только о своей работе, но Алексис знала: он умеет заглянуть в душу другого, когда захочет. И еще у нее было подозрение, что поездка в Испанию была изобретена специально для того, чтобы встряхнуть ее.
Она отхлебнула кофе, прикидывая, что должна загрузить в машину. Симфония Ричарда Планкета была отксерокопирована и отправлена по почте.
- Беремся за монстра, - сказала себе Алексис. - Вот кто встряхнет меня по-настоящему.
Монстром она называла «ренджровер». Фред принадлежал к числу любителей технических новинок, и его машина была оснащена для перевозки звуковой аппаратуры и замысловатых музыкальных инструментов, которые он иногда брал с собой, а при необходимости туда можно было засунуть и кровать. На работе рессор все это сказывалось не лучшим образом. Вдобавок машина была гораздо больше, чем все, что приходилось ей водить.
Алексис пошла в гостиную за ключами. Свет не зажигала. Она прекрасно помнила, что ключи лежат в маленьком верхнем ящике стола. Подойдя к столу и наклонившись над ящиком, она заметила краем глаза что-то необычное.
Обернулась - и застыла.
Кто- то ходил по темной террасе. Фигура была видна ясно -призрак из ночного кошмара блуждал среди заброшенных туда терракотовых кадок. И явно старался остаться незамеченным. Она похолодела и, не отводя глаз от призрака, так же бесшумно, как он, подалась в сторону. Можно позвонить управляющему. Или Шейле. Шейла ближе, и у той полно людей, способных справиться со злоумышленником. Вспомнить бы только номер Шейлы. А номер управляющего я помню? Включить свет, чтобы посмотреть в книжке, нельзя, потому что тогда он увидит… Мысли заметались в ее голове.