Однако маркиз не начал осыпать ее комплиментами, как она ожидала, и не вернулся к тому, о чем говорил в карете, а сказал просто:
— Полагаю, вы уже поняли, что электричество придало Парижу новый блеск. Его теперь называют «La Ville Lumiere»[17], и вот почему я хочу показать вам «le fee electricite»[18], вы сразу поймете, откуда такое прозвище, и я знаю, вы будете восхищены.
— Париж уже меня заворожил! — сказала Лоретта тоже тоном светской беседы. — Я даже не воображала, что Елисейские поля так зелены и так живописны, и, наверное, из всех столиц только в Париже такие большие особняки, как у маркиза, стоят среди деревьев?
— Вы правы, — ответил ее собеседник. — Хотя Лондон обладает своей атмосферой и притягательностью, я не верю, что есть город, способный соперничать красотой с Парижем!
— А вы знаете Лондон?
Задав этот вопрос, она вдруг поняла, что ни разу не слышала от отца, что он встречался с маркизом в Англии, хотя он постоянно упоминал, как видел дюка то на одних скачках, то на других.
— Да, я хорошо знаю Лондон, — ответил маркиз. — И конечно, восхищаюсь его женщинами, которых готов признать самыми красивыми в мире.
Он помолчал, прежде чем сказать:
— Странно, что я не встретился с вами ни на одном балу там.
— Я… я веду уединенную жизнь… вдеревне, — объяснила Лоретта.
— Вы скучаете там?
— Нет. Я люблю сельскую жизнь. Мне было бы тяжело постоянно жить в городе, даже таком прекрасном, как Париж. Я езжу верхом, и разнообразных занятий так много, что для скуки днем не остается ни единой минуты!
— А ночью?
Лоретта изумленно взглянула на него, а когда поняла намек, почувствовала, что ее щеки заливает яркий румянец.
Она посмотрела в окно на реку.
— Я вас шокировал? — спросил маркиз.
— Я… не… шокирована, — сумела выговорить Лоретта. — Просто мне кажется вульгарным говорить о… о чем-то столь личном.
Ей казалось, что она дала сокрушительный отпор, но маркиз только засмеялся.
— Моя дорогая, — сказал он, — все в вас настолько обворожительно, настолько непохоже на то, к чему я привык, что вы пленили меня, и для выражения этого нет слов.
Лоретта выпрямилась, надеясь, что ей удалось изобразить тетушку Эдит, как она обещала Ингрид.
— Мне кажется, месье, нам лучше говорить о Париже!
— А я, — возразил маркиз, — предпочту говорить о вас.
— Мне было бы интереснее, если бы темой вы выбрали себя.
— Почему бы и нет? — сказал он. — Что вы хотели бы узнать?
После некоторых колебаний Лоретта спросила:
— Я полагаю, этот вечер не был у вас свободен? Трудно поверить, что вы, когда приглашали меня, уже не обещали встретиться с кем-то.
Она помолчала, а затем решилась ошеломить его:
— С кем-то, кто сейчас страдает, потому что вы захотели провести вечер по-другому.
— Вернее было бы сказать, в другом месте, — ответил маркиз. — Конечно, я не собирался коротать вечер дома за газетами. Но нет ничего важнее, чем быть с вами, Лора!
— Звучит правдоподобно, — заметила Лоретта. — И подтверждает вашу репутацию.
— В чем?
— В том, что вы жестоки и бессердечны с теми, кто перестал вас интересовать!
Губы маркиза насмешливо изогнулись — неотразимо, как показалось Лоретте, потом он сказал:
— Вновь вы заглядываете в прошлое, хотя я просил вас думать только о настоящем и будущем.
— Завтра прошлым буду я, — ответила Лоретта. — Но я не намерена проливать из-за этого слезы.
— Мы фехтуем словами, — возразил маркиз. — Вы всегда будете моим настоящим и моим будущим. Наше прошлое — не вчерашний день и не позавчерашний, оно в тысячах и тысячах лет тому назад, когда, как вы сказали за завтраком, мы встретились в Афинах или на Олимпе.
— Я не говорила, что встречала вас в прошлом!
— Но вы это подумали, — сказал маркиз. — Как и я. И спорить об этом бессмысленно. Так было! И с тех пор я искал вас.
Произнес он это с такой спокойной силой, с прежней искренностью в голосе, что Лоретта не нашла ответа и только быстро напомнила:
— Вы нарушаете свое обещание.
— Какое обещание?
— Показать мне Париж.
— И я его выполню. Но спешить некуда. У нас впереди весь этот вечер и вся наша жизнь, и потому нам легко говорить друг о друге.
— Мне это вовсе не легко! — возразила Лоретта. — И я не понимаю, о чем вы говорите!
— Неправда! — возразил маркиз. — Вы вполне меня понимаете, как и я — вас. Мы не нуждаемся в словах. Нам достаточно сидеть здесь, чувствуя, как нас соединяет невидимая сила, которой ни вы, ни я противиться не можем.
Лоретта с трудом вздохнула.
Он не сделал ни одного движения, но ей казалось, что он обнял ее и привлекает к себе все ближе.
И она как будто сливалась с ним, утрачивала часть себя, становилась его частью.
Они молчали, но она подняла глаза, и он увидел в них мольбу.
— Я не стану вас пугать, — сказал он нежно. — Ни в коем случае.
Он улыбнулся ей и продолжал:
— Если это вас успокоит, я скажу вам то, что вы хотели бы услышать, но, право же, это не имеет ни малейшего значения теперь, когда мы вместе.
И он начал рассказывать о Париже с удивительным обаянием.
И не только о Париже барона Османа[19], но и о замечательных людях, которых знал и с которыми хотел бы познакомить Лоретту.
Он рассказал ей о старой княгине Меттерних, которая, проведя молодость в наслаждениях и светских развлечениях, обратилась к искусствам и стала горячей поклонницей Вагнера.
Она была племянницей Наполеона I и держала открытый дом для золотой молодежи, художников и писателей.
— Именно такой салон, — сказал он, — какой мечтает создать ваша подруга Ингрид. Я думаю, в будущем он станет одной из достопримечательностей Парижа.
— Вы правда так считаете? — спросила Лоретта. — Мне очень хочется, чтобы Ингрид была счастлива.
Объяснений не требовалось, и маркиз сказал:
— Возможно, старые аристократические семьи, живущие в прошлом, не будут ее принимать, но она поможет Хью Голстону быть счастливым, приобщив его к миру, который уже затмевает былой высший свет — к новой аристократии духа и таланта, перед которой не устоит ни один человек.
— Я так рада это слышать! — воскликнула Лоретта. — Именно подобного счастья я желаю им обоим!
— И оно у них будет, — ответил маркиз. — Они его заслужили, так как у них достало мужества доказать, что их любовь друг к другу важнее всего остального в мире.
— Вы правда верите в это?
— Да, верю. И хочу такой любви. Как и вы ее хотите. И раз мы ее обрели, то должны показать себя не менее мужественными, чем Ингрид и Хью.
Он произнес эти слова почти торжественно, и, хотя Лоретта знала, что ей следовало бы прервать его, все ее существо отзывалось на них.
Она почувствовала облегчение, когда к их столику подошел официант с подносом, уставленным блюдами.
Обед оказался восхитительным, а когда они вышли из ресторана, Лоретта увидела, что кучер маркиза опустил верх экипажа.
— Теперь я смогу полюбоваться огнями Парижа! — воскликнула она с восторгом.
Они поехали по набережной Сены.
Лоретта глядела на освещенные баржи, на украшенные флажками и лентами прогулочные пароходики, явно возвращавшиеся в город с любителями пикников.
Ей казалось, что не может быть ничего красивее и чудеснее.
Каштаны вдоль тротуаров стояли в цвету, и воздух был напоен благоуханием, а где-то в отдалении звучала музыка.
Все вокруг завораживало ее, и тем не менее она ни на секунду не утрачивала ощущения, что маркиз смотрит только на нее, а не на игру огней, как она.
19
Осман Жорж-Эжен (1809—1891) — французский административный деятель. В бытность префектом Парижа предпринял его генеральную реконструкцию.