— Но ты же знаешь, каким бывает папа, приняв решение, — сказала Лоретта. — А дюка де Соэрдена он всегда чрезвычайно ценил, потому что тот держит таких чудесных лошадей!
— Лошади одно, а брак — совсем другое!
— Попробуй сказать это папе! Меня он слушать не стал.
— А меня тем более слушать не будет, — сказала Ингрид с гримаской.
Горечь в голосе Ингрид напомнила Лоретте о положении ее кузины.
— Мне так хотелось узнать, счастлива ли ты, — сказала она, — стоило ли это того, что ты сделала.
— Это был самый разумный поступок в моей жизни, — ответила Ингрид. — Я каждый день благодарю Бога за мое счастье с Хью. Но, моя прелестная кузиночка, для тебя в твоем возрасте такая жизнь не годится.
Заметив недоумение Лоретты, Ингрид пояснила:
— Ведь ты была бы женой Фабиана де Соэрдена, а это совсем другое. Тем не менее как муж он невозможен, просто невозможен!
Лоретта ахнула, но промолчала, и ее кузина продолжала:
— А потому я бы не сомневалась, что рано или поздно ты поступишь, как я — убежишь с кем-то, кто тебя понимает и будет таким же добрым, нежным, чудесным, как Хью для меня.
Лоретта вздохнула:
— Вот такая… любовь мне… и нужна!
— Разумеется. Такая любовь нужна всякой женщине.
— И ты полагаешь, что у маркиза я ее не найду?
— Я считаю, что ни одна женщина с ним счастлива долго не будет, — ответила Ингрид.
— Но почему?
— Словами это объяснить трудно, но ты поймешь, когда увидишь его.
— Ради этого я и приехала!
Ингрид с удивлением посмотрела на нее, и Лоретта объяснила:
— Я хочу, чтобы ты устроила мое знакомство с маркизом так, чтобы он не знал, кто я такая. Я хочу познакомиться с ним просто как с человеком, а не как с моим будущим мужем.
Она глубоко вздохнула:
— Я хочу получить возможность привести папе доказательства, почему я не выйду за маркиза, а тогда пусть он сердится, пусть даже меня накажет, я все равно откажусь!
— Теперь я поняла, почему ты здесь, — сказала Ингрид. — Но будет трудно, очень трудно сделать так, чтобы ты познакомилась с маркизом и он проявил бы к тебе такое внимание, что тебе удалось бы узнать его по-настоящему.
— Я не понимаю, — сказала Лоретта. Ингрид улыбнулась и стала еще очаровательнее.
— Фабиан де Соэрден — некоронованный король Парижа. Его засыпают приглашениями, рвут нарасхват, окружают поклонением. Все женщины бегают за ним! Падают в его объятия, прежде чем он успевает спросить, как их зовут!
Лоретта бросила на нее ошеломленный взгляд, а Ингрид продолжала:
— Когда он их бросает, что неизбежно, так как они ему быстро прискучивают, они невыносимо страдают, угрожают самоубийством.
— Самоубийством! — воскликнула Лоретта.
— В Париже, — сказала Ингрид, — его прозвали современным Казановой, покорителем сердец, не хранящим верности ни одной женщине дольше нескольких месяцев.
Договорив, Ингрид вздохнула, почти всхлипнула:
— Бедная моя малютка Лоретта! Сможешь ли ты ужиться с таким человеком!
— Разумеется, не смогу, — ответила Лоретта. — и я приехала как раз для того, чтобы выяснить это. К несчастью, убедить мне надо папу, а он вряд ли будет меня слушать.
Значит, подумала она, ей остается лишь один выход: бежать с Кристофером.
Ингрид и маркиза она видела лишь несколько минут, но успела понять, что никогда не испытает к Кристоферу Уиллоби того чувства, которое связывает их.
— Просто не знаю, что мне с тобой делать, — тихо произнесла Ингрид.
— Мне необходимо увидеть маркиза самой… это главное! — сказала Лоретта. — И прошу тебя, Ингрид, об одном: одень меня и дай мне новое имя!
После маленькой паузы она продолжала:
— Познакомь меня с ним как со своей подругой, но только не дочерью герцога Мэрдескэрта.
Ингрид внимательно на нее посмотрела, прежде чем сказать:
— Полагаю, за всем этим стоят твой отец и отец Фабиана.
— Ну конечно, — ответила Лоретта. — Я убеждена, что брак со мной столь же мало привлекает маркиза, как меня — брак с ним, и наши отцы приняли это решение в ложе на ипподроме.
Наморщив лоб, она добавила:
— Я не понимаю только одного: почему дюк так торопится.
— Пожалуй, я знаю ответ, — сказала Ингрид. — Дюк встревожился, потому что Фабиан сейчас близок с чрезвычайно привлекательной экстравагантной женщиной, на которой может даже жениться.
— Что значит «даже»? — спросила Лоретта.
— Будь она demi-mondaine[10], вопроса о браке встать не могло б, однако эта женщина, хотя заведомо неровня де Соэрденам по родовитости или крови, тем не менее принадлежит к светскому обществу.
Ингрид усмехнулась и добавила:
— К тому же она недолго была замужем за человеком безусловно благородного происхождения.
— А что такое demi-mondaine? — спросила Лоретта.
Ингрид посмотрела на нее с изумлением и после паузы объяснила:
— Так называют женщин, в высшем свете не принятых.
— Так вот почему дюк хочет, чтобы его сын вступил в брак, который ни у кого не вызвал бы нареканий!
— Разумеется, — ответила Ингрид, — а кто для этого подходит лучше, чем ты?
Лоретта вскочила:
— Ни за что! Я должна убедить папу, что это невозможно! Но сначала мне надо убедиться самой. Прошу тебя, Ингрид, дай мне познакомиться с ним!
Самой увидеть, какой он. Тогда, быть может, я найду доводы убедить папу, что в мире, кроме сына дюка де Соэрдена, есть и другие мужчины.
Ингрид глубоко вздохнула:
— Это будет трудно, очень трудно, Лоретта! Но я готова на все, на все, лишь бы помешать тебе погубить свою жизнь, как произошло со мной! Я попытаюсь сделать все, о чем ты просишь.
Глава 3
— Но пойми одно, — сказала Ингрид, — Фабиан не обратит на тебя внимания, если будет думать, что ты geune fille[11].
Лоретта посмотрела на кузину с удивлением, и Ингрид объяснила:
— Все светские львы старательно игнорируют молоденьких девиц, так как опасаются, как бы их не принудили жениться, если они хотя бы обменяются парой слов с юной барышней.
Она засмеялась.
— Так что ты можешь понять, что более искушенные красавицы по обеим сторонам Ла-Манша всячески поддерживают в них это убеждение, и я не сомневаюсь, что Фабиан никогда не заговорит с geune file, если только она ему не родственница.
— Так что же мне делать? — беспомощно спросила Лоретта.
Она лежала, откинувшись на подушки удивительно удобной кровати с пышным пологом — кровати эпохи Людовика XIV, как и вся мебель в ее новой роскошной спальне, стиль которой она вполне оценила.
Мари, болтая как сорока от радости, что приехала в свою любимую Францию, принесла ей завтрак в восемь утра, как обычно.
А с завтраком и распоряжение, чтобы она не вставала, пока к ней не зайдет графиня.
— Очень красивый дом, миледи, — одобрительно сказала Мари. — И все тут очень счастливы.
Последнее она сказала почти с вызовом.
Лоретта еле удержалась от смеха. Засмейся она, и Мари принялась бы доказывать, насколько ее земляки во всех отношениях выше англичан.
Она наслаждалась душистым кофе, который показался ей куда вкуснее того, который она пила дома, а также горячими булочками только что из духовки и такими воздушными, что, казалось, они вот-вот упорхнут.
Вошла Ингрид в пеньюаре. «Как она обворожительна, — подумала Лоретта. — Неудивительно, что маркиз смотрит на нее с таким обожанием!»
— Ты хорошо спала, любовь моя? — спросила Ингрид, садясь на край кровати.
— Как убитая! — ответила Лоретта. — И не только из-за усталости, но потому, что я у тебя, и исчез страх, который мучил меня каждую ночь с тех пор, как папа сказал мне, за кого я должна выйти замуж.