– Кто?
– Твиггер. Черный археолог-наркоман. Сидит на метамфетамине. Американец.
– Но как этот твой американский твиггер вообще попал в Мехико?
– Думаю, добрался на автобусе.
Анна закатила глаза. Другие дочери так бы не поступали.
Отец грыз дужки очков.
– Этот твиггер довольно знаменит в определенных кругах.
– И чем же он известен?
– Нежным прикосновением. Зорким глазом. Он не археолог, но, несмотря на это, именно ему удалось открыть значительные находки. Он любимец фортуны. Счастливый обладатель шестого чувства. – Отец словно преисполнился покровительственной гордости то ли за себя, то ли за этого землекопа – Анна не сумела понять.
– Конечно, наркотики – его движущая сила. Он зависим. Постоянно нуждается в деньгах, в дозе. Это ужасающе печально, но что мы можем поделать?
– Отправить его в центр реабилитации.
– Я ему не мать.
– Или отец…
– Эти твиггеры вообще удивительные парни, – углубился в историю отец, в голосе которого чувствовалась теплота. – Они работают, как ломовые лошади, выдерживают по нескольку дней без еды. Прочесывают пещеры, не оставляют на находках ни царапины. А этот парень – лучший из лучших. Ну вот. Я пересылаю тебе письмо Гонсалеса.
– Сколько?
– Десять тысяч.
Анна взвыла.
– Это посмертная маска доколумбовой эпохи. Ей пятьсот лет. Мечта коллекционера, и эта мечта может достаться именно мне. Завтра я вылетаю в Мехико, чтобы встретиться с Гонсалесом, затем мы отправимся на встречу с черным археологом. Гонсалес будет курировать сделку. Он дал мне слово…
– И сколько оно стоило?
– Комиссия – две тысячи долларов, и она того стоит. Гонсалес руководил Национальным музеем антропологии в штате Оахака. Еще один специалист, ставший арт-дилером. Сейчас он – главный эксперт по доколумбовой эпохе. То, что он скажет о маске…
– Я знаю. Много раз говорила с ним по телефону. Итак, это хорошая новость? Еще одна маска?
– Я перечислил Гонсалесу залог, – продолжал отец, не обращая внимания на тон Анны. – У нас эксклюзив на сорок восемь часов – до среды. Я плачу черному археологу без всяких посредников, при встрече. Наличными. – Он махнул рукой в сторону спальни, где, по всей видимости, хранились деньги. – Конечно, проще было бы лететь прямо в Мехико, но Гонсалес настаивает на предварительной встрече в Оахаке. Что тут поделаешь.
За окном падал мокрый снег, в сумерках росли рыхлые серые сугробы. В среднем сон длится от пяти до двадцати минут; факт, который Анна где-то вычитала и запомнила. В этом у нее был талант: легко справляться с мелочами и проваливать серьезные дела.
Их книга лежала на кофейном столике. Анна столкнула ее на пол.
– Пойми наконец, Метрополитен не собирается ничего покупать, поэтому еще одна маска ничего не изменит. – Она знала, насколько безжалостно звучат ее слова, но ничего не могла поделать. – Не будет никакого «Дэниел Рэмси» большими золотыми буквами на входе.
Возмущенный, отец выпрямился в кресле, Анна знала, что за этим последует.
– Дело не во мне, – с презрительной холодностью произнес он. – Метрополитен – самый большой музей в Соединенных Штатах. Четыреста галерей. Более пятидесяти галерей, посвященных азиатскому искусству, семьдесят две галереи – европейская живопись. Угадай, сколько помещений посвящены американскому искусству? Две. Это позор, и они об этом знают. Метрополитен – это энциклопедический музей, которому не хватает множества страниц. Некоторые люди, очевидно, незаметны. Искусство некоторых стран не имеет значения.
– Папа, я знаю. – Она слышала эту проповедь миллионы раз. – Они все равно не будут строить галерею ради одной маски.
– Ради этой они построят. – Отец просто сиял. – Ради этой единственной маски откроют галерею Роуз Уайт Рэмси, с участием международной прессы и торжественным приемом по случаю открытия. Наша книга будет переиздана с соответствующими разъяснениями. Изображение маски будут печатать на открытках и футболках. Этот диггер даже не подозревает, что он нашел. Я уверен, что он прекрасный землекоп, эксперт в веществах, распространение которых контролируется законом, но он не искусствовед. – Дэниел Рэмси едва не парил над креслом. – Он выкопал не просто какую-то второразрядную реликвию. Это посмертная маска Монтесумы.
От новой абсурдности Анна и вовсе потеряла дар речи. У отца блестели глаза. Он верил в это. И он хотел, чтобы она тоже поверила. Она подумала, что он, возможно, пьян. Трезвый пьяный, если такое понятие существовало.
– Того Монтесумы? – переспросила она. – Не может быть. – И тут Анна вспомнила о слухах, которые не так давно подвергала сомнению. О Снежном человеке и сосущей кровь чупакабре. – И ты веришь в эту маску, потому что какой-то наркоман прислал тебе письмо?