Час спустя он проснулся. Маска высохла. Он вырезал два отверстия и приложил ее к лицу. Примерять свои изделия не входило у него в привычку, но с этой маской все было по-другому. С обеих сторон под нее пробился тонкий луч света. Эмилио Луна схватил с сушилки свои тренировочные штаны, накинул их на голову и завязал штанины под подбородком. Танцующие на Карнавале повязывали головы шарфами, но эффект был одинаковым. Тьма. Клаустрофобия. Охватившая Эмилио Луну паника напомнила ему тот единственный раз, когда он решился нырнуть под воду с головой.
Резчик бродил взад-вперед по двору, все быстрее и быстрее, ускоряясь по мере того, как в его крови рос адреналин. Он вдыхал то, что только что выдохнул. Вдохнул зверя, выдохнул зверя. Он схватил метлу и ударил по висевшему на сушилке белью. Огромный лифчик жены упал в пыль, резчик подцепил его за бретельку и стал размахивать им над головой, имитируя вертолет, пока вещь не улетела в соседний двор. Эмилио Луна завопил и погнался за кошкой, которая сидела возле охапки дров, напугал ее, и животное перепрыгнуло через стену, спасаясь от безумца. Он рванул ветки кустов, ударил по ничего не подозревавшему гамаку, и тут его взгляд упал на плетеное кресло, беззащитно стоявшее на солнце. Эмилио Луна отдубасил невинную солому от всей души.
Время остановилось. В одно мгновение воцарилась гробовая тишина.
Истощенный, чувствующий головокружение, резчик сорвал с себя маску и рухнул в пострадавшее кресло, очнувшись от сна, который он тут же почти забыл. Кошка прибежала обратно и принялась описывать сумасшедшие восьмерки около его ног. Эмилио Луна глубоко погрузил пальцы в ее шерсть. Безмозглое животное, как же быстро они все забывают.
То ли эта маска обладала странной силой, то ли он просто был слабым стариком, которому стало дурно в жару. Будучи не до конца уверенным в своих ощущениях, одно он знал наверняка: когда жена спросит, как ее бюстгальтер оказался во дворе у соседей, Эмилио Луна свалит вину на кошку.
– Buenas tardes, Emilio Luna[89].
Резчик вздрогнул и поднял голову. Незваные гости редко приходят с хорошими новостями. Так и случилось: через его забор свешивался пьяный человек. Borracho[90] был невысокого роста, лицо его отдавало болезненной желтизной, а щеки давно не знали бритвы. Его выцветшая розовая майка была покрыта серыми чешуйками, как будто он чистил в ней рыбу. Мясистая рука сжимала полупустую бутылку «Короны». Мужчина выглядел довольным от того, что розыгрыш удался.
Эмилио Луна уже вознамерился сказать незнакомцу, чтобы тот убирался прочь, когда гость произнес поразительно трезвым голосом:
– Что же ты не приветствуешь меня сегодня, друг мой?
И вдруг лицо его показалось донельзя знакомым. Целеустремленный взгляд, искорка иронии в глазах. Эмилио Луна вгляделся в помятое лицо и расхохотался:
– А, Patrón! Отлично выглядите.
Было непривычно видеть Рейеса в деревне, хотя тот появлялся там каждый сезон, но неожиданно, как снег на голову, и обменивал хрустящие пачки банкнот на дюжину масок. Эмилио Луне ужасно не нравилось продавать свои работы омерзительному El Pelotas – это было все равно что собственноручно положить единственную любимую дочь в постель к педофилу, – но разве приходилось выбирать? У резчика имелось чувство собственного достоинства, но у него было и брюхо – а еще жена, кошка, осел, полдюжины детей и черт знает сколько внуков, что даже имен всех не запомнишь. Каждый мужчина, женщина и ребенок тянулись к Эмилио Луне с протянутой рукой.
Резчик встал и наспех вытер мозолистые руки. Компромисс был своего рода проявлением мужества.
– Buenas tardes, Patrón, проходите, – поприветствовал он гостя улыбкой и тут же соврал: – Я счастлив, что вы почтили меня своим присутствием в этот замечательный день, в этом забытом богами месте. Я только что доделал маску, которая приведет вас в восторг.
11
Анна
Мускулистая горничная с усеянным серьгами ухом провела Анну к Лоренцо Гонсалесу. Куратор музея был огромным мужчиной, который раздавался вширь почти так же, как и в высоту. Жиденькая бородка с трудом покрывала его дряблые щеки. Он был практически лыс, и его кожа выглядела анемичной, особенно на фоне белой guayabera[91]. Пыльные книги и увядшие растения дополняли унылую картину его рабочего кабинета. На груде бумаги лежала шахматная доска. Он играл сам с собой, то выигрывая, то проигрывая. Единственным признаком современности был календарь с котом Гарфилдом, который улыбался во все зубы.
91
Guayabera – традиционная мужская рубашка, часто с карманами около подола, которая носится навыпуск.