— Марат, мы поедим чуть. И чая выпьем. Потом поедем. Хорошо?
— Да, как скажешь…
Гуля забрала деньги за выступление у ведущего, узнала от него, что гостям выступление понравилось, и пошла в гардероб. Юля и Ира уже переодевались.
Гуля опасалась, что Паша опять начнет сплетничать про Антона, но его в гардеробе не оказалось. Не было и его чемоданчика. Скорее всего, он ушел показывать зрителям свои фокусы с картами.
Гуля спокойно сняла костюм, надела джинсы и майку, накинула сверху кофту. Оттерла влажными салфетками копоть с лица и рук, проверила костюмы — как они сложены — одновременно болтая с Юлей и Ирой о выступлении и о том, что у кого случилось во время него. У Юли веер ненадолго зацепился за цепочку, у Иры все нормально, но, когда она танцевала с чашками, они с Юлей встали не в линию…
Через пятнадцать минут девушки вместе с Маратом сидели за столом загородного суши-бара и поедали роллы.
— Когда мы будем крутые- крутые, круче, чем Антон, давай, Гуль, после каждого выступления кушать там, где выступаем, а? — хихикнула Юля, вылавливая палочкой очередной ролл.
— Ты ж толстая будешь тогда, как бочка, — подколола Ира Юлю.
— Н-не буду.
— Да запросто, — засмеялась Гуля, — сперва только надо самыми крутыми стать…
— Станем, Гуль, обязательно, — мечтательно закатила глаза Юля, пихнула локтем в бок рядом сидящую Иру, — Ир, согласна?
— Спрашиваешь! Гуля, даешь раскрутку!
— А может, Антона похитим? — сделав огромные глаза, заговорщицким шепотом произнесла Юля, — Посадим…эм-м… в подвал. Будем кормить и выпускать на выступления…
— Как дрессированного медведя? — девочки смеялись во весь голос, представляя в красках, как они это сделают.
— А кормить — водой и хлебом?
— Только на выступления выпускать? И ни за чем больше? Я бы еще его кое-зачем выпустила!
— Это зачем?
— Совсем от рук отбились. Вот что значит женщины, — ворчал Марат беззлобно, наливая себе еще чая, — только соберутся вместе — начинают чушь городить…
— Ты, Марат, нас не слушай, — веселилась Юля, — мы еще не то придумаем…
Гуля сидела, блаженно прикрывая глаза. Ощущение сытости было очень приятно, но еще приятнее было другое. Ребята — ее коллектив, ее команда. Люди, на которых можно положиться. Деньги деньгами, но хороших людей не купить, только случайно познакомиться или найти…
И Гуля забывала в эти мгновения, смеясь над шутками девочек и Марата, что дома ее вновь ждет пьяный отец, а завтра — ненавистная работа продавщицы. Они обсуждали свои планы за десятки километров от города, и сегодня не торопились домой…
Глава 7
— …И все эти выступления… Гуля! Раньше ты была еще юной, но сейчас… Может, пора прекратить?
Дядя Расим осуждающе смотрел на Гулю. Она слушала его уже минут пятнадцать.
Началось все с того, что Гуля пьет кофе на рабочем месте (ну попалась она, попалась, да! Никто не спорит. В одиннадцать утра дядю Расима никак не ждала), потом от кофе он плавно перешел к тому, что в кассе небольшая недосдача (и в этом Гуля виновата — наверно, кому-то из покупателей сдачу дала больше, чем нужно), связал две эти вещи и вынес вердикт: танцы вредят ее основной работе. Гуля не могла согласиться с ним, но спорить не пыталась. Он же начальник, у него еще ее мама работала. Дядя Расим никогда не обижал их семью деньгами, дарил мелкой Гуле подарки на Новый год, принял ее без образования на работу и все твердил: получи хоть какие-нибудь корочки, я помогу. Гуля упрямилась: еще чего не хватало! Так и осталась она без образования с одиннадцатью классами школы — и только. В школе Гуля была почти отличницей, они с родителями планировали, что Гуля поступит в институт, отец с матерью даже откладывать деньги стали на ее образование. Потом эти деньги ушли на похороны, а еще — на памятник для матери. А об институте Гуля и думать забыла.
Именно в тот день, когда они похоронили маму, вечером Гуля ушла в сквер из дома. Сидела там, плача навзрыд. Ей не разрешали родители гулять так поздно, тем более — здесь, но теперь Гуле было все равно: отец валялся дома в алкогольной отключке, родственники и знакомые матери разошлись — разъехались («Гульмира, ты теперь взрослая и главная хозяйка в доме. Береги отца, смотри за ним»).
В общем, Гуля осталась одна.
Она одиноко рыдала, сидя на скамейке. Но, если честно, не совсем одиноко. Вдалеке крутил шары на веревочке какой-то мужик, и крутил уже давно и долго. Гуля краем глаза понаблюдала за ним, как пришла, но тот все крутил и крутил, она устала на него смотреть, разревелась: шарики отвлекли ненадолго. Гуля разглядела за деревьями палатку: хиппи, кочующие по стране, часто разбивали в сквере лагерь. Район располагался почти за городом: и к магазину близко, и от шумного города на приличном расстоянии. Гуля всю жизнь жила здесь, много лет замечая странноватеньких людей. Они то йогой по утрам занимались, то медитировали, то в барабанчики били, каждое лето поражая обитателей района новыми выкрутасами. Теперь — шарики на цепочках. Гуле было параллельно: боль внутри выворачивала душу наизнанку. Она сгибалась в три погибели на скамейке, прижимая ладони к груди: там жила эта боль, которая никак не могла выйти — будто в груди застыло что-то острое до жути.
Позже она устала плакать, сидела, изредка всхлипывая и вытирая мокрым насквозь платком лицо. Платок ей дал кто-то на похоронах, Гуля его зажала в кулаке и так проносила весь день. Она отвлеклась и не заметила, как к ней подошел тот парень.
Когда увидела его стоящим напротив, она вздрогнула, но не очень испугалась. Мешковатая яркая одежда, длинные вьющиеся волосы, собранные в хвост, открытый взгляд и добрые карие глаза не предвещали плохого.
Он стоял, склонив голову немного на бок, и сочувственно смотрел на Гулю. В правой его руке, покачиваясь на цепочках, висели два мячика. Больше в руках у незнакомого парня ничего не было.
— Привет. Меня зовут Женек. Хочешь покрутить? — незнакомец поднял руку и показал Гуле свои шарики на цепочках.
Гуля всхлипнула и мотнула головой, немного ежась.
— Мы поставили палатку вон там, — парень махнул рукой, — приехали в ваш город, хотим пожить немного. Я фаерщик. Знаешь, кто это такие?
Гуля отрицательно мотнула головой.
— Танцую с огнем. Шарики — конечно, не совсем эти, другие, — поджигаются, и я их кручу. Есть горящие шесты… Много чего. Сегодня будем поджигаться, как совсем темнеет. Оставайся, посмотришь! А пока темнеет, могу научить самой легкой крутке. Вставай, покажу…
— Гуля, ты меня даже не слушаешь! — жесткий тон дяди Расима резанул по нервам. Гуля заморгала глазами: она и правда задумалась, вернувшись на много лет назад, в тот самый день, когда впервые взяла пои в руки.
— Извините, Расим Ислямович. Я… я немножко не выспалась.
— Гуля, ты постоянно не высыпаешься! Сколько тебе говорить можно? Это вредно для тебя — выступать ночами, ездить не знаю куда… Гуля, я уже молчу о том, что ты татарка! Татарским женщинам…
— Я не совсем татарка, — перебила дядю Расима Гуля. Такие вещи типа «татарской крови» она пресекала тут же. Не терпела выпендрежа по поводу национальности: Руслан и его мамаша уже однажды хорошо проехались по «крови» Гули. Второй раз выслушивать подобное, пусть и от давно знакомого человека, уважаемого, «друга семьи», Гуля не хотела.
— Я не совсем татарка, Расим Ислямович, но от этого я как человек не становлюсь лучше или хуже…
— Гуля, я, наверное, не так выразился, — прищурил свои темные глаза дядя Расим, и сеточка морщин резко обозначилась вокруг его глаз. Он выглядел моложаво, был подтянутым, следил за собой. Но взгляды у него были, как считала Гуля, поистине стариковскими. Вот и сейчас он затянул шарманку о женском достоинстве:
— Гуля, дело даже не в том, что ты татарка или нет. Я считаю, что ни одна женщина не должна танцевать за деньги! Тем более, с огнем! Это опасно!
— Огонь не опасен, если умеешь…
— Я тебе про твои танцы говорю! А если к тебе кто-нибудь из гостей пристанет? Ты танцуешь полуголая, Гульмира! Я понимаю, перед мужем…