— Нет, — замотала головой Гуля, — нет… Антон, я даже…
— Рот закрой, все испортишь. Ты хотела меня. И не просто хотела. Я тебе нравлюсь, Гуля. Верно? Без влюбленности так не целуются, или я не прав?
Гуля почувствовала, как щеки и лоб горят огнем.
— Краснеешь? Да, Гуля? Но ты опять убежала, и меня опять послала, когда я тебя предложил подвезти. Твою мать, подумал я тогда, мы с тобой все равно станцуем, и ты мне за все ответишь. За то время, пока я сох по тебе, малолетке…За мою необъяснимую влюбленность в тебя. За то, что заставила меня влюбиться в огонь и бросить народный коллектив… короче, за все. Я уже строил планы, как это сделать, и вдруг встретил тебя в ночном клубе. Ты попросилась ко мне переночевать… Я бы отвез тебя к себе домой, дома у меня намного лучше условия, но отлично представлял, что ты откажешься, и не стал предлагать. Когда тебя в клубе увидел… маленькая, съежившаяся… — ладонь Антона нежно погладила руку Гули, — Было просто… не могу сказать как! Но я не мог не намекнуть о танце. И ты согласилась! Блин, я еле сдержался, чтобы не расцеловать и раздеть тебя той ночью! Настолько податливая была, беззащитная… А утром Гуля стала собой, как обычно. Упрямая и вредная. Почему я в тебя влюбился, не могу объяснить себе никак. Никогда не мог… Я сообразил, что с утра ничего от тебя не добьюсь. Только вечером, когда выступлю, когда будет темно. Ночь расслабляет, делает ближе, пусть она и только за окном…Я надеялся, что что-то будет, и одновременно уже ни на что не надеялся.
Эта ночь многое изменила для меня. Во-первых, я понял, что у нас взаимные чувства, и то, как ты прижималась ко мне, какой была в постели, говорило, что я тебе очень нужен. И еще я осознал, что это танго с тобой я вряд ли смогу танцевать для зрителей. Слишком личным для меня оно стало, а я, видно, не такой уж профессионал…или просто не хочу в данный момент показывать другим, кого люблю. Кое-что в жизни должно быть не для всех, тем более, когда у нас с тобой ничего не понятно. Я это и хотел сказать тебе тем утром, когда ты убежала от меня. Понимаю, что ты подумала, Гуль. Но я тогда не был готов тебе вывалить всю правду. Не мог. Как сказать, когда сказать, как ты воспримешь… Сердце открывать перед другим человеком, говорить о самом главном — сложнее всего, — глаза Антона блестели, как голубые озера, освещенные солнцем, — а дальше ты мне еще добавила, и я нормально психанул… Ладно, опустим остальное. Главное ты услышала. Мне кажется, ты похожа на огонь. Такая же гордая, непокорная, обжигающая… и можешь быть мягкой и теплой. Никогда не забуду, как ты мне сочувствовала, как носила пирожки и компоты в больницу лет пять назад, когда я болел. Помнишь? Как помогала и объясняла, хотя и зыркала параллельно не слишком добро. Я многое взял на себя: организационные вопросы, рекламу; ты мне благодарна вовсе не была, кажется, даже обижалась. А я просто хотел тебе помочь…
Слезы лились из глаз Гули, просто лились. От того, что слова Тошки были такими любящими и добрыми, но больше — от того, что она была совершенно счастлива.
— Я люблю тебя. Что угодно делай с моими словами, кому угодно говори. Можешь насмехаться, пересказывать всем, какой Антон дурак. Теперь я никто в артистическом мире, я ухожу. Могу себе позволить быть предельно честным. Но, мне кажется, ты не будешь смеяться. Я хотел напоследок подарить тебе самое дорогое, что у меня есть — мой «Фристайл», мое дело… Все-таки я ухожу не с пустыми руками. Ну вот, я тебе всю душу раскрыл…
— А Ира? — Гуля пристально посмотрела на Антошку.
— Ира? Она танцует у меня. Когда не хватает девочек. Своих я не могу обидеть, они выступают всегда, а если кого-то не хватает в легких постановках — болеют или еще что — замещает Ира. Недавно на модерн ко мне пришла. Я с ней поговорил почти сразу, чтобы не питала ненужных надежд. Намекнул, что люблю другую, и с ней все сложно. Я многим такое говорил. Истина, между прочим! Мой модерн…э-эх… — погрустнел Антон, пошевелив ногой. Второй двигать не стал, лишь прикоснувшись к ней, сразу же отнял руку.
— Ты будешь танцевать! — убежденно воскликнула Гуля, сжав ладонь Антона своими ладонями, — Пусть не сейчас, попозже. Сейчас просто поставишь вместо себя людей, изменишь номера… Ты немного травмировался, но твой коллектив остался. Ты же не просто танцор, ты хореограф-постановщик! И всегда был им, если мне не изменяет память! Ты остаешься, а я буду с тобой! Мне плевать, хромой, кривой…Это же ты, Тошка! Я буду рядом, если ты захочешь…
— Я придурок, что ли, чтобы от такого отказываться? Особенно после того, как тебе все на духу выложил? Только нужен ли я такой тебе? Калека… — поморщился Антон, кинув взгляд на больное колено.
— Отвали! Ты не калека! Слово это забудь!
— Я слово «отвали» от вас, Гульмира, слышал раз миллион за все время нашего знакомства. Может, заменишь его другим? — ворчливо откликнулся Антон, — и что-нибудь душевное мне скажешь наконец?
— Что я тебя давно люблю? Это же и так понятно! Я бы в жизни не стала спать с парнем из-за какого-то там танца! — да уж, говорить сокровенное было трудновато, и растрогавшаяся от слов Антона Гуля никак не могла озвучить свои чувства. Они были для нее настолько привычными, что, казалось, Тошка о них должен точно знать, — Я люблю тебя, Тош. Тоже давно, еще со старого коллектива. Мне не хотелось показывать, что ты мне нравишься. Если бы я сказала тебе пять лет назад об этом, а ты бы меня послал с моей влюбленностью, было бы ужасно!
— Иди ко мне, — прошептал Антон, раскрыв объятия. Гуля прильнула к нему. Оно поможет и поддержит. Всегда будет рядом — она точно знала.
— Я готова потанцевать в твоем коллективе, но с условием — ты ставишь номера!
— Ну их на фиг, Гуль! Я сейчас так счастлив, что не хочу ни о чем думать, тем более — о номерах! А вот от продолжения танго я бы не отказался…
— Тошка! — шутливо пихнула его в бок Гуля, — уже выздоравливаем?
— Ага, что-то вроде того…
Гуля, радостно смеясь, обвила руками шею Антона и прижалась к его губам.
Эпилог
Год спустя.
Ведь что-то да значит,
Раз зрители плачут,
Рыдают и плачут,
Сраженные игрой…
Группа «Пикник»
Пашка Демин, неторопливо везя свой незаменимый чемоданчик на колесиках, направлялся в гримерку. Гулю, стоящую в холле ресторана около ее входа, разобрал смех.
— Демин, ты куда-нибудь когда-нибудь приезжаешь вовремя? Мы с огнем выступили, уже без пятнадцати одиннадцать вечера. Кто на твои фокусы смотреть будет? Гости пьяные…
— Главное, чтобы заплатили, — невозмутимо парировал Демин, ничуть не убыстряя шаг.
— Ты пропадал, что ли, где-то, или болел? Сто лет тебя не видела, — Гуля продолжала посмеиваться.
— Год. В Японии по контракту работал.
— Ого!
— Неделю назад как приехал. Гуля! Я так рад тебя видеть при боевом духе и в бодром здравии. Я тебя обниму, если позволишь…
— Да пожалуйста, — Гуле было не жалко. Медвежьи объятия Демина закончились внимательным ее осмотром.
— Ох, соскучился по русским девчонкам! Везде были одни узкоглазые — ужас! А это что у тебя? — Пашка бесцеремонно схватил ее за руку, — Да ты никак замуж вышла! Тьфу, черт! Уедешь надолго — сразу всех симпатичных девчонок уведут. Невезуха…
— А ты на мне жениться хотел? Жаль, раньше не знала! — Гуля весело смеялась вновь: ей можно расслабиться, она уже отработала свою программу.
— Когда вы молчите, Гульмира, вы просто чудо. Чуть только рот открываете — немного хуже. Но, думаю, муж ваш об этом хорошо осведомлен и как-то с этим борется, не так ли?
— Возможно, — загадочно улыбнулась Гуля.
— А он здесь, с тобой? Познакомишь?
— Э-э-э… Да, здесь.
— Антон, говорят, тоже женился, — без перехода объявил Пашка — на ком, не сказал никому, он знатный партизан. Но кольцо обручальное у него видали. Что это с фаерщиками, мода, что ли? Я вот до смерти не женюсь. А там — посмотрим.
— Ну…
— Ладно, Бог с ним, с Антоном. Душечка, вы в сто раз лучше него, хотя бы потому, что женщина! Мужа показывай.
— Да вон он, — Гуля протянула руку к двери, в которую только что зашел Антон.