Я взяла стул и села напротив своего отца. Слабоумие, подлость, слабость, болезнь, растерянность, проснувшаяся совесть – что из этого сейчас заставляло его говорить так путано и бессвязно, ни о чем?
– Я не понимаю, давай сначала, – сказала наконец я.
Что-то от этого человека есть во мне. Что? Кажется, у меня такие же пальцы… Или нет. Брови, нос… Что? Или что-то внутри, что с первого взгляда и не поймешь…
– Доченька… Вот тут какое дело… А это тебе… – Папа порылся в сумке и достал глиняную игрушку, дунул в нее. – Больше ничего у меня нет. Все мои вещи в этой сумке.
– Ты что, ушел из дома?
– Меня ушли, дочка. – Папа горько вздохнул. – Там в сковородке у вас осталась картошка, можно, я доем? Я два дня ничего не ел.
– Господи… – Я недоверчиво взглянула на папу. – Ну ешь, конечно.
Папа быстро и жадно, прямо руками стал хватать остатки картошки.
– А что с тобой случилось? Тебя выгнали с работы? Из дома? Что?
– Да, дочка. Отовсюду. Все мои вещи здесь. Денег у меня не скоплено. Вот, пришел к тебе, нашел с трудом, ходил, ноги топтал… Все последние деньги на билеты ушли… Ездил в детский дом, а там говорят – нету ее, уехала…
– А что же ты просто мне не позвонил? Узнал бы номер, в детском доме знают мой новый номер.
– Да что звонить, что звонить, когда жить-то осталось… Надо повидаться.
– Папа… – Я с трудом, но произнесла это. – А что у тебя болит? – Я придвинулась на стуле поближе. Очень странно было разговаривать с ним, когда Лена, откинувшись на подушке, с интересом слушала и наблюдала наш разговор.
– Да врачи они, знаешь… Вот тут болит… – Папа ткнул себе куда-то в область шеи. – А они говорят: «Вы не в ту сторону головой спите. На север надо спать! На север!» Руки у меня болят, а они говорят: «У вас голова просто неправильно прикреплена к шее, все сосуды там уже сгнили, не на чем держаться голове…»
Я внимательно слушала папу, пытаясь понять, не шутит ли он. Да нет, вроде не шутит.
– И вот я пошел, рентген-то и сделал, принес домой рентген, а Валюша, жена моя вторая, первая-то мать твоя покойница была, святая женщина, и говорит – не хочу, говорит, с больным мужем жить. Собрала вещи – и всё. Привет. Вот и хожу я теперь по свету…
– Сколько дней ты так ходишь? – спросила я, вставая и наливая себе и ему чай.
– Что? – испуганно переспросил папа.
– Я говорю, когда она тебя выгнала?
– Да уж… Две недели как… Видишь, как я весь износился.
– Папа… – У меня закончилось терпение. Я понимала, что чего-то папа недоговаривает. Или кто-то из нас сошел с ума. – Ну, как это можно – человека взрослого выгнать на улицу? И где ты спал?
– А нигде, дочка, – смиренно ответил папа. – Вот, думал, у тебя переночую. В детском доме сказали – живет она теперь отдельно, комнату ей скоро дадут…
– Пока не дали. Это не моя комната.
– Да я уж вижу… Можно мне еще хлеба? – Папа потянулся к батону, от которого я только что отрезала себе и ему по два куска. – Я уж отвык, что обо мне кто-то заботится… А маслица нет?
– Нет.
– Ну ладно… Расскажи, как ты жила без меня, дочка…
Я пожала плечами.
– Нормально жила, папа. Просто я не понимаю – ты что, теперь нигде не работаешь, сколько тебе лет вообще?
– Мне? Сорок девять… Нет, уже исполнилось пятьдесят, кажется… Или пятьдесят три… Так никто же не поздравляет меня, дочка! Даже ты!
– Подожди, нет, так не пойдет. У тебя есть сын, правильно? Он немногим младше меня. Когда ты продавал мою квартиру, ты говорил, что ему нужны деньги на лечение, правильно?
– Да, дочка… – прошептал папа, гладя свою лысоватую голову. – Так Валюша говорила. Мальчик-то хворый родился, все болел… Как ни приду домой, он все болеет… Но квартиру-то никто не купил! Кто же такую квартиру купит! С видом на кольцевую дорогу… Пришлось нам в нее переехать! Не пропадать же… Что ж стоит квартира, пропадает зря… А теперь вот… понимаешь… дом наш сносят… И ведь не старый дом-то! Аварийный, говорят, построили на какой-то подземной речке, она фундамент размывает, трещина по всему дому пошла… А нам дают новую квартиру…
– Наш дом сносят, где мы с мамой жили? А я как раз хотела поехать, найти его…
– Сносят, дочка. Да вот тут какое дело… Если бы ты там была прописана, нам бы огромную квартиру дали… восемьдесят метров… Дети-то у меня разнополые, в одну комнату уже не поселят вас! И так у нас три комнаты, каждому по комнате, я вот инвалид теперь… А что ж у нас инвалидам – много ли надо… угол дадут, да и ладно… Вот я думаю, приеду к тебе, пойдем за ручку… Там что подписать-то, трудно, что ли, тебе, ради отца, которому уж и осталось-то… У тебя все равно своя жизнь… И государство тебе даст… Кто ж узнает-то… Ведь не дали тебе еще комнату? А мне сказали, дали тебе комнату… Я всё думал – успеем, не успеем…