Ей нужно выпить чаю, так что давай шевелись, — резко бросил Питер. — Вы плохо заботитесь о своей хозяйке. Постыдились бы!
А то ты не знаешь мисс Джейн, — огрызнулась вторая сестра. — Да она сильная как лошадь. К тому же в доме, кроме нас и старого Джорджа, никого нет. С одними каминами сколько возни — попробуй уследи, чтобы огонь не погас. У нас нет времени, чтобы заниматься мисс Джейн.
Ей даже приходится самой нести себе воду для умывания? — сухо поинтересовался Питер.
Так это она для мисс Пенсхерст. — Сестры явно считали этот факт чем-то вроде оправдания.
А почему бы вам не заняться этой небольшой проблемой, пока я провожу мисс Джейн до ее комнаты? А потом вы принесете ей чашку горячего чая.
До ее комнаты? — в изумлении воззрилась на него сестрица номер один. — Да тебе даже сюда нельзя подниматься, и ты это прекрасно знаешь. Что уж говорить про ее комнату.
Ну, так останови меня, — хмыкнул Питер.
В следующее мгновение он поднял Джейн на руки с такой легкостью, будто она ничего не весила. А когда она собралась урезонить его, Питер прижал ее к себе, заглушив любые протесты.
Пошевеливайтесь, вы, раззявы, — бросил он сестрам.
Питер, — выдавила Джейн, — ты же не можешь...
Разумеется, могу.
Он понес ее по тускло освещенному коридору безо всяких усилий, как носил новорожденного жеребенка. Дверь в комнату Джейн была слегка приоткрыта, и он пинком распахнул ее.
Джейн думала, что он усадит ее на стул возле камина и подаст шаль, чтобы она могла согреться. Однако он сам опустился на сиденье, продолжая прижимать ее к себе. А Джейн и не думала сопротивляться.
Питер слегка приподнял ее лицо, чтобы взглянуть ей прямо в глаза.
А теперь, Джейни, — обратился он к ней по имени, которое не использовал с тех пор, как она вышла из детского возраста, — скажи мне, кто разбил твое сердце и что я могу сделать с этим ублюдком
Глава 10
Габриэль бесшумно, как призрак, проскользнул мимо открытой двери. Не то чтобы Джейн и Питер были в состоянии заметить его. Джейн заливалась слезами, что было ей совершенно несвойственно, а Питер мужественно пытался разрешить ситуацию. И справлялся он с этим, на взгляд Габриэля, весьма неплохо.
Покачав головой, он побрел дальше по пустынным коридорам своего бывшего дома. Какой простой стала бы жизнь для некоторых людей, если бы они перестали беспокоиться из-за ерунды. То же самое, впрочем, мог бы сказать ему и Питер. Для Габриэля, внебрачного отпрыска скандального союза, мало что значили вопросы социального статуса. В силу своего происхождения он был как вне общества, так и над ним, а потому мог делать что хотел.
Ничто и никто не интересовал его, за исключением разве что двух незадачливых влюбленных, устроившихся в соседней комнате. Питер, напротив, придавал всему слишком большое значение. В этом-то и состояла его главная проблема. Пожалуй, ему стоило бы позаимствовать хорошую порцию эгоизма, которым в избытке был наделен Габриэль.
Он неслышно двигался по темным безлюдным коридорам. Призрак среди призраков. Не то чтобы личные его привидения — брат Павел и брат Септимус — когда-нибудь выбирались в поместье. Они были привязаны к Хернвудскому лесу и развалинам аббатства и не могли покидать их границы. Никто, впрочем, не осудил бы их за нежелание посещать этот мрачный, бездушный дом.
Сам Габриэль ненавидел это место с такой силой, что никак не мог выкинуть его из головы. Не всегда он был таким отстраненным и неуязвимым, как сейчас. В этих комнатах продолжали жить воспоминания о его горьком безрадостном детстве. В любой момент они готовы были выбраться из тени, чтобы уцепиться за одежду одинокого мальчика, печально бредущего по холодным, унылым коридорам.
Габриэль знал, в какую комнату поместили Лиззи. Это была маленькая неуютная спальня под самой крышей — ее всегда отводили малозначимым гостям. Габриэль решил не заглядывать туда. Зачем в очередной раз подвергать себя искушению? Он и так думал об Элизабет слишком много, даже когда ее не было рядом.
Его прежняя комната была лучшей в доме. С ней не могла сравниться даже спальня самих Даремов. В детстве Габриэль часто размышлял над этой загадкой. Став взрослым, он узнал ответ. Что толку в пышности обстановки, если комната была мрачной и унылой — не столько детская, сколько просторная тюрьма.
Ему не стоило заходить туда, но он все-таки вошел, побуждаемый той частью своего существа, которой хотелось оживить забытую боль. Он распахнул дверь и от неожиданности замер: в камине итальянского мрамора ярко пылал огонь.
Ничего не изменилось в комнате с того момента, как он покинул ее. За исключением женщины, лежавшей сейчас в его кровати.
Даже в неясном свете камина пламенели ее волосы, рассыпавшиеся по подушке. Разумный человек быстро отступил бы назад и прикрыл за собой дверь — пока его еще не успели заметить.
Но Габриэль никогда не был разумным. Он шагнул в эту спальню, из которой сбежал когда- то, как из тюрьмы, и плотно закрыл дверь. Прислонившись к ней спиной, он начал, неспешно осматриваться.
С появлением Лиззи место это изменилось. Портьеры и стены остались такими же темными, а мебель — столь же громоздкой. Только огонь в очаге сиял ярко, разгоняя унылую полутьму.
Лиззи недвижно лежала под кучей покрывал, и лицо ее казалось неестественно бледным. Может, стоило потревожить Джейн и Питера, чтобы узнать, вызывали ли уже доктора? Габриэль подавил этот невольный импульс. В конце концов, дышала Лиззи ровно и размеренно. Инстинкт подсказывал ему, что девушка находится на пути к выздоровлению, а Габриэль привык доверять своим инстинктам.
У кровати стоял стул, однако Габриэль прошел мимо — к удобному креслу, стоявшему в полумраке. Он всегда предпочитал тень яркому свету. Так он мог слушать и наблюдать, оставаясь незримым для окружающих. Вот и теперь он мог посидеть в своей старой спальне, населенной призраками прошлого, и помечтать о Лиззи, такой юной и нежной, покоящейся сейчас в его постели.
Приятное занятие после весьма неприятного дня, в течение которого он методично прочесывал прилегающие рощицы в поисках убитых животных. Габриэль старался не вникать в извращенные представления Чилтонов о древней религии, однако не мог не заметить, что с приближением мая и праздника Белтайн ситуация начала стремительно ухудшаться. Теперь уже речь шла не о случайных трупах животных, но о регулярных, чуть ли не ежедневных жертвоприношениях. Габриэля мучили дурные предчувствия: он не сомневался в том, что для грядущего праздника Чилтоны готовили нечто особенное. А этим людям ничего не стоило перейти от животных к человеческим жертвоприношениям. Еще Габриэля тревожило загадочное исчезновение трех молодых женщин, хотя сами жители деревни не видели в этом ничего необычного. Молодые женщины частенько тайком покидали дома в поисках лучшей жизни, тем более что пропавшая троица была известна своим легкомыслием. Даже если сам он не мог понять, как можно по доброй воле покинуть Хернвуд, некоторые — и Габриэль знал об этом — с легкостью отправлялись в чужие края.
Проблема заключалась в том, что он ничего не мог предпринять против Чилтонов, прежде не наладив с ними приятельских отношений. А вот этого ему отчаянно не хотелось. Он сыт был по горло общением с подобными людьми — злобными и мелочными, лишенными даже капли душевного благородства. Он бы не назвал Чилтонов глупцами, однако даже пары минут в их обществе хватало, чтобы почувствовать себя опустошенным и извалявшимся в грязи.
Иное дело Лиззи. Достаточно было просто смотреть на нее, пока она мирно спала в его постели, и чувствовать при этом необычайный прилив бодрости и сил. В этой самой кровати его посетили первые эротические фантазии, обычные для подростков. Не исключено, что они были более изощренными, поскольку Габриэль обладал мощным сексуальным аппетитом. Но в действительности ему ни разу не довелось привести сюда женщину.
И вот перед ним лежит та, к которой он испытывает непреодолимое влечение. И что с того, что она больна? Такие мелочи не способны были помешать ему получить удовольствие. Габриэль был опытным любовником — в его руках Элизабет без труда забыла бы о своем недуге.