Почти месяц цверг упражнялся с пантаклями, коих вычертил великое множество - настроенных на звезды, на теллурические токи, на подземные реки... Потом наступил черед эликсиров; Фолькет ночами сидел возле перегонного куба, молитвенно взирал на кипящие в ретортах составы, смешивал потребные ингридиенты совершенно непотребного вида и запаха в небольшом свинцовом котле и, распевая заученные со слов матери заклинания, окунал туда камень. Однажды он решил на свой страх и риск смешать новый состав, им самим придуманный; за одной составляющей ему пришлось плыть в Пойолу и там самолично копаться в изгарной яме, куда выбрасывали умерших рабов; после этой экспедиции даже видавшие виды крысы морщились, учуяв Подарочка. Однако эликсир получился на славу: тошнотворно-густой, отливающий радужной медью, как брюшко жука-навозника, томно вздыхающий в свинцовых объятиях котла. От него исходили необычайно сильные, почти что видимые волны какой-то гнусно-ядовитой, подлой эманации; про себя цверг окрестил свое творение "отцеубийцей". Создавая его, он пустил в ход все свои знания, стараясь ничего не упустить; перебрал все известные яды, выбрав наиболее коварные и жестокие... трупные черви, содержимое кишков мертвеца, безумно дорогие порошки из самых маленьких баночек, ждавшие своего часа в шкафах "кабинета", целая пригоршня хнума... он корпел над эликсиром не меньше недели. И вот наконец, мелко дрожа от нетерпения, Фолькет взял кольцо щипцами и опустил в котел. Минуту-другую ничего не происходило, затем ржаво-глянцевая поверхность сморщилась, задрожала... и мгновенно вскипела, выхлестнув ввысь ядовитым фонтаном.
Фолькет пришел в себя спустя трое суток; к счастью - и своему, и господина Брика - он был на редкость живуч. Кожа толстым чулком сползала с обожженного лица и шеи, нарывала гортань, уцелевший правый глаз был похож на кровяной пузырь, на правой руке, которой маг держал щипцы, длинные ногти расплавились, залив костяными колпачками верхние фаланги пальцев, а от кожи осталось одно воспоминание. Шарахаться от него перестали только через пару месяцев. Впрочем, на ноги он встал уже через четыре недели и только личный запрет господина Брика не позволил ему продолжить работу. Когда Фолькет перестал кашлять кровью и гноем, а правая рука его перестала быть похожа на культю прокаженного, старый крыс вызвал его к себе.
-Ну-ну... смотреть можно, хотя и малоприятно. Покажи руки. Так... неплохо. А теперь расскажи, чего такого особенного ты наварил в тот раз.
Фолькет рассказал, подробно описав принцип приготовления и состав эликсира.
-Экий ты, братец, - и Брик не без уважения глянул на цверга - сам, значит, лазил... Молодец.
-А что толку? - уныло вопросил тот - камню хоть бы хны...
-А вот и нет. Забыл, сколько раз ты его купал, в проверенных, стародавних составах - и вот тут-то толку и не было. Я так понимаю, в этот эликсир ты сам вложился - а? Этим и разозлил. Продолжай в том же духе. Постарайся вызвать силы алмаза вовне, пусть разъярится, раскроется - тут-то мы его и хапнем. Только придумай себе какой-нибудь шлем, что ли...
Через неделю после этого разговора в фолькетову пещеру привели молоденькую шаммахитку, пухленькую и некрасивую. Через сутки ее истерзанное тело помощники цверга вышвырнули в море, а сам маг, хорошенько отоспавшись, потребовал следующую порцию рабочего материала. В чем - в чем, а в этом отказа ему не было.
Цвергу пришлось выковать для алмаза темной крови небольшую темницу, поскольку после случая с эликсиром он не рисковал больше носить его на шее. Из стальных прутьев, закаленных в наговоренной воде, он сплел шар, в центре которого, продетое сквозь поперечный прут, висело кольцо. И с каждым разом, стоило Фолькету только приблизиться к жертве, камень начинал злиться все больше и больше, и маг, одновременно и торжествуя и отчаянно труся, всем собою чувствовал его ненависть.