-До войны Безумного Солнца чтитланы поклонялись идолам и у одного из них - если только летописец не лжет - глаза были из черно-прозрачного камня, сверкающего подобно алмазу и способного порождать молнии.
-Ну и что? - Возмутился Арколь. - Храмы чтитланов сравняли с землей более полувека назад! Не веришь мне, спроси у Лиусса. Там даже руин не осталось!
-Я знаю. Но остались жрецы.
Арколь открыл было рот, чтобы снова возразить, но, вспомнив, кем был Лиусс до бегства с Иста-Ксиа-Утль и призвания к детям Лимпэнг-Танга, закрыл его и закусил губы.
-И весьма вероятно, что они сохранили свои реликвии... не все. Но попытаться стоит. - Эльф вздохнул, допил бывшее в бокале вино.
-Ясно... - орк кивком головы подозвал слугу. - Эй, у нас вино закончилось, а на столе хоть пляши. Давай-ка исправь это недоразумение, да поживее. Ну а ты, мэтр Арколь, куда намылился? зря, что ли, коня торговал?
-Домой, - и Арколь улыбнулся. - В Ирем. Засиделся я в бродячих подмастерьях, пора учиться... дальше. Замену я себе подыскал, переманил одного замкового шута; даровитый мальчик, далеко пойдет. А ты куда, Сыч?
-Тоже домой. Весна нынче затяжная, холодная, надо за пчелами присмотреть.
Все трое переглянулись, Сыч наполнил бокалы терпким арзахельским вином и сказал:
-Что ж, игра еще не закончена. И кому-то из нас придется ее доигрывать... пожелаем ему удачи. - И поднял бокал.
Глава пятнадцатая. Благодарность господина ратмана
Как и предсказывал старик Арчеш, зима оказалась ранней, скорой и тяжелой на руку. За какую-то неделю холодный воздух, пришедший не иначе как с глетчеров Краглы, изгнал остатки осеннего тепла, дочерна сжег оставшиеся на ветвях листья и выстудил дом. Это было неслыханным делом, но топить - по крайней мере в покоях Амариллис и старика Мираваля - приходилось дважды, утром и вечером; нелишними оказались и драгоценные меха, привезенные Риго уже после первых снегопадов. Он приезжал достаточно часто, чтобы Амариллис не чувствовала себя заброшенной и нелюбимой, постоянно привозил подарки - и дорогие, как сюрко, подбитое серебристым соболем и отороченное похожим на северное сияние мехом белой лисы, или зеркало, сделанное из полированной пластины девственного серебра и оправленное черным золотом, и просто забавные, вроде говорящего попугая из нильгайских лесов. Этот зелено-желтый тип восседал в серебряной клетке с важностью императора, клевал только отборные пшеничные зерна и очищенные от коричневой кожицы лесные орехи, а выражался так, что портовые грузчики умерли бы от зависти. К Амариллис Перышко сразу же проникся доверием, вылезая из клетки, без церемоний усаживался к ней на плечо, похлопывал крылом по щеке и что-то поваркивал на ухо. А вот кого он резко невзлюбил, так это почтенную экономку: едва завидев ее, бил крыльями, шипел, чуть ли не плевался, а потом разражался целым потоком отборной ругани, а однажды так даже нагадил бедной Клеми на чепец.
Когда срок Амариллис перевалил за половину и ее симпатичный кругленький животик стал заметен даже в просторной зимней одежде, Риго привез целый сундук тканей - тонкого полотна, нежной фланели, рулон суртонского шелка, и госпожа Мираваль засела за рукоделие. Праздничная рубаха для Арчеша была к этому времени давно готова и вызвала немало восторженных охов и ахов у всех обитателей Серебряных Ключей, вслед за ней Амариллис принялась вышивать воротник мужу - золотом на вишневом бархате, и, завязав последний узелок и припрятав рукоделие до дня рождения Риго, принялась за шитье маленьких, на вид совсем игрушечных вещичек - платьиц, штанишек, чепчиков, а одна из служанок рядом с нею кроила и подшивала пеленки.
Время в Серебряных Ключах текло тихо и спокойно, как река подо льдом. Амариллис просыпалась, заслышав шаги служанки, пришедшей растопить камин, высовывала нос из-под одеяла и тут же прятала его обратно; по комнате тянуло морозным запахом дров, фыркала береста и пламя начинало потрескивать так весело, что девушка наконец не выдерживала и вставала. Одевалась - пока что сама - и садилась поближе к огню завтракать. Теперь на ее аппетит не мог пожаловаться сам Сириан Мираваль; в первые приезды он очень уж убивался, видя бледное, осунувшееся личико невестки, присылал ей самые невероятные лакомства (вроде варений из нильгайских фруктов или нежно-розовой вяленой рыбы из Северных морей) и заметно расстраивался, когда она отказывалась их есть. Теперь же за один присест Амариллис съедала столько, сколько прежней танцовщице Лимпэнг-Танга хватало на весь день, а то и на два; она полюбила сваренную на сливках пшеничную кашу, щедро политую медом и маслом, густые супы, сваренные из нескольких сортов мяса, с пряностями и овощами, знаменитый "сыр под одеялом", который мастерски готовила экономка - конверт из румяного хрустящего слоеного теста, где нежился в тепле растопленный, мягкий острый сыр. Навестивший ее на исходе декабря Сириан одобрительно потрепал девушку по заметно округлившейся щечке и затем, за обедом, с умилением следил, как она в очередной раз тянется за розовым ломтем ветчины, попутно прихватывает моченой брусники, а потом хрустит зимним яблоком. И была еще одна пара глаз, следивших за ней с не меньшим удовольствием: девушка и не подозревала об этом, но Арчеш Мираваль самолично каждое утро надоедал кухарке советами, что бы такое повкуснее приготовить, чем бы еще порадовать обожаемую невестушку.