-Надо же... ты все-таки поквитался со мной, - и, видя его недоумение, девушка пояснила - ну как же, тогда ты в воду свалился, а я над этим и посмеялась... над чем, спрашивается?.. А вот пришел и мой черед свалиться, и надо мной потешились, а ты опять подставил плечо.
В эту минуту в комнату вошла Сова. Увидев разговаривающую Амариллис, она растерянно остановилась, потом немедленно прогнала Хэлдара, чтобы осмотреть и обо всем расспросить девушку. В эту ночь обитатели дома впервые уснули спокойно, ибо Сова с удивлением и радостью убедилась, что хотя за жизнь ее подопечной еще придется поспорить с незваной гостьей, но теперь в этом споре будет звучать голос самой Амариллис.
Спор продлился еще четыре долгих недели. Трижды к девушке возвращалась лихорадка, трепля ее тело своими сухими, обжигающе горячими пальцами, щипая ее за щеки и оставляя на них воспаленные красные пятна; Сове долго не удавалось остановить ставшее опасным кровотечение, иногда давали о себе знать последствия отравления: Амариллис засыпала более чем на сутки, а во сне плакала, кричала, разговаривала с кем-то... разбудить ее мог только Хэлдар. Однако незваная гостья всегда с уважением относилась к достойным противникам и поэтому на исходе июня она покинула дом Сыча.
День, когда Сова впервые разрешила своей подопечной покинуть постель и выйти в сад, был безветрен и тих; начавшийся июль спешил наверстать упущенное холодной весной и скупым июнем, работал, не покладая рук и не отвлекаясь на развлечения. Амариллис, уже одевшись - пока не без помощи брауни - попросила у жены Сыча зеркало, она долго смотрела на себя, потом усмехнулась и сказала:
-Надо же... как с гуся вода. Я-то думала, что по крайней мере поседею, или в лице что-нибудь этакое появится. А тут на тебе - все та же бесстыжая девчонка... хоть завтра снова в пляс пускайся.
Она опустила лицо в ладони и заплакала. Сова молча присела рядом, обняла ее вздрагивающие плечи и, дав слезам выплакаться, попыталась утешить девушку:
-Не надо, Ами, не укоряй себя. В произошедшем твоей вины нет, за что ты казнишь себя? за то, что чудом осталась жива?
-За что? Я скажу тебе, за что. Сова, мой ребенок умер. - Губы Амариллис искривились, она с трудом подавила рыдание. - Он был... так долго был во мне. А теперь я ничего не чувствую, Сова, ничего. Мой ребенок мертв, а я так и не поняла, чего же мне жаль - его ли? или умершей во мне матери? - Амариллис прижала ладонь к груди. - Так пусто здесь... так пусто. Даже не больно.
-Послушай меня, - Сова говорила медленно, обдумывая каждое слово, - я не знаю, правильно ли делаю, что рассказываю тебе от этом... но и смолчать не могу. Твой ребенок жив. Выслушай сперва. Я такими словами не бросаюсь. Довольно и того, что мне пришлось изрядно потрудиться, чтобы перехитрить твое тело; твоя грудь знала, что ребенок жив, и голоден - и старалась вовсю. И еще. Сыч неделю назад вернулся из Эригона, помнишь, он привез тебе илори и целую гроздь зирэ - ума не приложу, где он ухитрился их добыть, после тихого-то ветра... Так вот, в городе только и разговоров о счастье дома Миравалей - говорят, жена ратманова сына благополучно переждала отраву у манорской родни, там и разрешилась от бремени долгожданным сыном. Эригон всегда отличался вольными нравами, но не настолько же, чтобы второй женой обзаводиться - при беременной первой; все-таки не Шаммах.
Амариллис выслушала Сову молча, покусывая губы; потом она рассеянно потянула тесемку, стягивающую ворот легкого платья, распустила ее и подошла к кровати, уже застеленной хлопотливой брауни. Все так же молча девушка улеглась поверх покрывала, отвернувшись от окна; она поджала колени к животу и сказала глухим, как будто не своим голосом:
-Я не пойду гулять. Можно, я побуду одна? - и, когда Сова уже выходила из ее комнаты, Амариллис прибавила:
- И я никого не хочу видеть, кроме тебя. Никого. Никого. Никого... - и потянула на голову покрывало.
Она не выходила из комнаты еще неделю. И ни с кем, кроме Совы, не встречалась. Когда же та упомянула имя эльфа, откладывавшего свой отъезд, не решающегося уехать, не повидавшись с Амариллис, то она отчаянно замотала головой, отвернулась от Совы и беззвучно заплакала.
-Да что с ней такое?! - в сердцах спросил Сыч, видя растроенное лицо жены, спускавшейся из комнаты Амариллис. - Что, передумала жить?!
-Не горячись. - Хэлдар подошел к другу; оседланный Искрень уже ждал эльфа у крыльца. - Совушка, что скажешь?
-Скажу, что она почти здорова... телесно. Еще месяц, и хоть снова на сцену. Но что у нее в душе творится... ох, и подумать страшно. Ты прав, Сыч, жить она не хочет. Но вовсе не из-за того, что неблагодарна. Она не может простить - ни себя, ни тех... ни нас. Хэлдар, мне жаль, но пока ты здесь, она не поправится. Она боится тебя.