-Понятно. А чем вам этот парнишка не угодил? - спросила Амариллис, не любившая недоговоренностей.
-Хе... если б он только мне не угодил! Он ведь гномов выкормыш, именно так. Малым робятенком попал к длиннобородым, семья, знать, бездетная была, вот и польстились на этого... то ли украденного, то ли в рабстве рожденного. А как старшой -то там помер, родственнички его и отправили восвояси, катись, мол, горошком... Не, мы его честь честью приняли, к семье работящей приписали, одежонку, инструмент какой-никакой справили. А он? Знали бы вы, что он нам вместо благодарности выдал!
-Неужто обокрал кого? - невозмутимо протянула Рецина.
-Ну, если б так, он бы счас дерьмо одной рукой собирал. Не, он вместо того, чтобы делу учиться, да пользу семье приносить, за старое принялся - камешки гранить, узоры каки-то из проволок плести, деревца выделывать со слюдяными листиками... тьфу! порченый, одно слово. И ведь не дурак же, не бездарь - как сядет над своей наковаленкой, откуда что берется, и усердие, и терпение... а в кузню придет - как подменят его: то молот мастеру на ногу уронит, то ошпарит кого... Уж мы и пороли его, и добром уговаривали - все попусту... Не, вы гляньте на него! - и капитан вытянул короткий толстый палец в сторону.
Паренек, прибрав на палубе, уселся неподалеку и усердно гнул блестящую проволоку, оформляя контуры какой-то фигуры.
-Вот блажной-то! Неймется ему! И за что мне этакая морока...
-Да ладно вам, капитан, - и Амариллис постаралась улыбнуться послаще, - пусть его забавляется.
Когда восточный берег Каджи уже заметно приблизился, к короткоусому цвергу подошла Рецина. Глядя куда-то вдаль, она невзначай поинтересовалась:
-Что, сильно они тебя пороли?
-Да уж как умели... - и паренек виновато улыбнулся.
-А почему тебе колечко Амариллис глянулось?
-Да как же, госпожа... это ж алмаз темной крови, редчайший камень! - юноша даже покраснел от волнения, - я такой только раз видел, и то не в продаже! Откуда их орки берут - никто не знает, а они и за золотые горы не скажут.
-И что ж в нем такого? камень как камень, ничего особенного...
-Что вы! Это истинная драгоценность! Алмаз темной крови хранит своего хозяина от смерти в бою... я еще удивился, почему его девушка носит... предупреждает о предательстве, придает сил уставшему. А еще я слышал, что есть легенда, будто все эти камни суть осколки одного огромного самородка, и в минуту смертельной опасности могут передать одному камню силу всего целого.
-Вранье, но красивое. Спасибо за науку... как тебя зовут?
-Где? - горько усмехнулся цверг, - здесь все больше гномьим ублюдком величают, или дармоедом.
-А отец с матерью?..
-Фолькетом они меня звали, Подарочком.
-Так слушай, Фолькет. Пришвартуемся мы скоро, а вот разгрузимся уже затемно, это я тебе обещаю. Да еще у пристани подзадержимся ненадолго. Если в какую из наших повозок кто и прошмыгнет - вряд ли мы заметим, а в Эригоне, я слышала, есть ювелиры, охотно берущие подмастерьев, бывших в обучении у гномов. Ну, бывай, - и Рецина, хлопнув оторопевшего паренька по плечу, отошла.
Никто так толком и не понял, что же такое случилось с лошадями. Уж Лорка и уговаривал их, и улещивал, что твоих красоток, и даже грозился перевести на прошлогоднюю солому - все бестолку. Упрямые животины как белены объелись, хотя где ее взять-то, посреди реки?! В общем, пока выпихивали их с парома, пока заново запрягали в еле выкаченные повозки, да еще у Лиусса что-то бабахнуло в сундуке... Капитан, получивший изрядную мзду, суетился больше всех, покрикивал, помавал руками, и вряд ли замечал что-нибудь дальше своего носа.
Фолькет прятался, как выяснилось, под одеялом Рецины. Когда артисты остановились на ночлег, она живо выпроводила паренька в повозку к Лорке, Орсону, Шонно и Арколю, где ему и предстояло спать до самого Эригона. Молодой цверг никому не доставлял хлопот, держался скромно, но не угодливо, и никогда не упускал случая помочь хоть чем-нибудь. Он вычистил Амариллис браслет Хранителя мелодий, попеняв ей на его исключительную, как он выразился "засаленность", отполировал Рецине весь ее немаленький арсенал, и провел настоящую ревизию всех ювелирных украшений труппы, исключая серебряные колокольцы. Целыми днями он чистил, чинил, напевая себе под нос незамысловатые мелодии.
Вторая неделя пути подходила к концу, когда вдоль дороги потянулись виноградники, а в воздухе определено запахло морем и суетой - это означало, что дорога, как и полагается любой дороге Обитаемого Мира, привела путников в Эригон баснословный - расположившийся в устье Каджи торговый центр западных земель.