Деньги у него были, поэтому поселиться на одном из постоялых дворов Ньерда не составило труда. Заняв вполне приличную комнату во втором этаже, в самом конце коридора (подальше от любопытных глаз и ушей) и договорившись с тощим унылым хозяином о молочной похлебке на завтрак и мясной запеканке на обед, а также оговорив свое нежелание выходить из комнаты по пустякам, цверг запер дверь на задвижку, прикрыл ставни и поудобнее уселся на скамью-ларь в нише. Фолькет вытянул цепочку из-за ворота, снял кольцо и поднес его поближе к глазам. И зашипел. Его нос быстро задвигался, усишки зашевелились, зубы ощерились... черты лица цверга стали расплываться, удлиняясь и заостряясь. Он был очень зол и растерян. И было из-за чего: алмаз темной крови, прозрачный и глубокий, похожий на осколок черного льда, куда-то бесследно исчез. На его месте в оправе сидел невзрачный камешек, тусклый, непрозрачный, пыльно-серого цвета, затрапезный, как тряпка для стирания пыли. Ослепший, оглохший, беспробудно спящий камень.
Глава девятая. Мудрость господина ратмана
Спустя четыре дня после первого дуновения тихого ветра в доме госпожи Элиссы установилось хоть какое-то подобие прежнего порядка. Самые верные и уравновешенные слуги продолжали выполнять свои обязанности, другие - побеспокойнее - покинули дом; одни вернулись к семьям, другие попали в больницу для бедных... Ула исчезла бесследно. Артисты все так же занимали непарадные комнаты, впрочем, радости у них поубавилось.
Не все дети Лимпэнг-Танга оказались одинаково восприимчивы к тлетворной ласке дыхания Арр-Мурра. Хуже всех пришлось Лорке - рыжего весельчака подвела его всегдашняя эмоциональность, неумение жить - вполсилы, смеяться - тихо, чувствовать - расчетливо. Лоркина гитара пылилась в углу коридора, его серебряный конь тосковал на конюшне; сам же младший Бреттиноро сидел, поджав под себя ноги, на неубранной кровати, грыз ногти и бубнил себе под нос, вспоминая все прежние обиды - начиная с семейного майората, лишившего его надежды на родовые богатства, и заканчивая последними расчетами Лиусса, якобы обсчитавшего вольтижера на крупную сумму. У него часто, почти все время, болела голова.
Немногим лучше пришлось Лиуссу и Рецине. Эти двое пока не замыкались в стенах дома, садились за общую трапезу, даже пытались участвовать в разговорах. И не менее трех раз в день жаловались на боль в сердце.
Заметно лучше других держались близнецы-суртонцы и Орсон. Воспитанные в сдержанности, привыкшие держать чувства в узде, привычно невозмутимые брат и сестра - и спокойный, как камни менгира, молчаливый северянин почти не изменились. Пройдет еще добрая неделя, прежде чем близнецы начнут заново оплакивать смерть матери, а силач Орсон уступит давнему, глубинному страху, который обессилит его руки.
Ни Амариллис, ни Веноны дыхание тихого ветра словно и не коснулось. Они, как только могли, помогали друзьям: микстурами - сонными или болеутоляющими, утешением, просто присутствием. Не оставляли они и хозяйской половины; почти каждый вечер госпожа Элисса засыпала, держась за руку Веноны. На пятый день эпидемии в доме появились гости.
Непрошеные и нежданные посетители вошли, минуя двери без стука, а домочадцев - без приветствий. Было их двое, и еще неделю назад они служили в эригонском гарнизоне. Обойдя полдома, они зашли в жилище артистов.
-Эй, кто тут у вас Амариллис? - хрипло вопросил один голосом, то и дело срывавшимся в рык.
-Я, - ответила танцовщица, отрываясь от попытки накормить Лорку его любимыми куриными клецками с ореховым соусом (она потратила на это блюдо почти час времени, щепотку кыт*а и три горошка кшахта), - а что?
-А то, - подолжил гость, - собирайся-ка, дева, пойдешь с нами. Глаза не таращь, лично нам от тебя ничего не надобно, но вот Славному Эригону ты можешь пригодиться. Нарядами не нагружайся, возьми чего попроще... в больнице тебе не до плясок будет.