Ньерд, самое отдаленное предместье Эригона, тихий ветер захватил самую малость, ощутимо пострадали только самые впечатлительные. В основном же жизнь контадо мало изменилась; по-прежнему стучали молотки на верфях, кипела в котлах смола и как праздник ожидалось прибытие очередного "запаса". "Запасом" в Ньерде называли чудо-суда, приходившие по Кадже и сработанные одайнскими умельцами: были они целиком составлены из отборного леса, ни одним гвоздем не оскверненного, шли по реке, управляемые опытнейшими лоцманами, благоухая свежим деревом и возвышаясь вровень с прибрежным лесом, а по прибытии тут же разбирались по бревнышку, по досточке. Публика в Ньерде была самая разношерстная: мастера-корабелы, сезонные работники, торговцы и капитаны, следящие за ремонтом своих судов, матросы, ремесленники...
В тридцатый раз получив от темного алмаза щелчок по носу, Фолькет разразился потоком длинной, бессмысленной ругани, хватил кулаком по краю стола, отчего выстроенные в изощренном порядке элементы пантакля смешались и попадали, и решил, что на сегодня с него хватит. Выглянув в окно, он понял, что время обеда давно прошло, о нем, как всегда, забыли, и решил в кои-то веки самолично наведаться в общий зал; вернул кольцо на шейную цепочку, натянул рубаху, жилет, пригладил волосы. "Напьюсь с горя, - размышлял Фолькет, - может, что и придет в голову." Он спустился на первый этаж постоялого двора, постоял с минуту, оглядывая духоту зала, и пробрался за угловой стол. Уселся, потребовал у служанки "чего покрепче", да копченых ребрышек впридачу, и принялся мрачно рассматривать собственные ногти. Однако спокойно посидеть ему не дали. Не успел Подарочек выхлебать и двух чарок из принесенного кувшина, как за стол к нему подсели - без приглашения и без церемоний.
-Вечер добрый да ветер попутный! - Морда у навязывающегося в собутыльники была куда как подозрительная, а его пожелание доброго вечера звучало почему-то как проклятие. По виду был он моряк, причем не из простых: слишком дорогая рубаха, жилет тисненой кожи, богато расшитая перевязь, запачканные - а чего их беречь? - замшевые сапоги; лицом же он был похож на финик, из смуглых морщин которого буравчиками поблескивают черные глазки. - Не нальете ли чарку старому морскому волку?
-Пей да проваливай, - грубо буркнул Фолькет, решив поскорее сплавить нежданного гостя. Тот, впрочем, охотно потянулся к кувшину, налил в свой, заботливо прихваченый, стакан... и тут цверг решил пугнуть его, чтоб не надоедал. Немного усилий - и охотнику выпить на дармовщинку покажется, что из его посудины вылезают черви, а сама она до краев полна помоями.
-Что, только этому и успел научиться? - невозмутимо поинтересовался моряк, преспокойно выхлебав зелье. Фолькет оторопел. А тот налил себе еще и, пошвырявшись в пахучей груде ребрышек, выбрал какое посимпатичней, с треском разгрыз его, отхлебнул из стакана - преспокойно, чуть ли не посмеиваясь.
-Да не таращься ты так, глаза вывалятся. Знаю, малыш, - и моряк омерзительно ухмыльнулся, - все знаю. Сиротинка ты наша... - тут слова уступили место довольному чавканью.
-Откуда?.. - только и смог выдавить Фолькет.
-Как это откуда? - как-то обиженно удивился гость, утер кружевным рукавом лоснящийся подбородок, и неожиданно широко улыбнулся Подарочку. Широченный оскал улыбки - и острые, злющие зубы... и вытянувшийся нос... и подрагивающие усы-вибриссы... и брызнувшая по смуглом лицу серая шерсть... Фолькет, боясь обнаружить свое потрясение, вцепился пальцами в столешницу; и под вырвавшимися на волю когтями жалобно заскрипело дерево.
-Тихо, тихо... здесь не наше место... - успокаивающе протянул моряк, а сам все еще не совсем по-человечьи поводил носом.
-Ты очень хорошо спрятался, малыш. И начал тоже неплохо. Кэдмон хоть и был еще та... - непристойное определение потонуло в глубине стакана - но дело свое знал. И хоть оно мне даже как-то не к лицу, но я рад, что нашел тебя.
-Кто вы? - Фолькет, однако, с выводами не спешил и радоваться не торопился.
-Да ты никак плохо видишь? Я, малыш, крыса, - и он горделиво приосанился, - крыса корабельная.
... Арколь, услышав знакомый усталый голосок, поднял голову от толстенного фолианта и улыбнулся. Его названная сестра, мужественно преодолев искушение сном, звала его погулять. Он расцеловал ее в обе щеки и они отправились в сад. Арколь с удовольствием слушал рассказы Амариллис о школе Нимы, просил ее поподробнее описывать прелести ее подружек, нарываясь на надирание и без того длинных ушей, сообщал о своих успехах в учении.