Леон невольно наморщился.
-- О Создатель,... - прошептала девушка, - синяк-то какой! Словно лента. Полоса на шее, как у висельника. Как же Вы его скроете?
Но юноша сейчас думал об этом меньше всего, отмывая живот, бедра, ноги. Потом ему стало жутко холодно. Зубы отбивали мелкую дробь, а сам он дрожал, словно листок фагеи под ледяными порывами Норлинга.
-- Господин, Вы бы пока укрылись, а я промою одежды...
Но сухое тряпье, в которое закутался Леон, бессильно свалившись на нары, почему-то грело плохо. По-прежнему знобило. Тави, выкрутив одежду, повесила рядом со своей. Подошла к лежанке, и нисколечко не стесняясь, скинула рубаху и уже нагишом скользнула к Леону.
Он успел рассмотреть маленькие, едва наметившиеся с втянутыми сосочками груди, острые плечи, впавший животик и проступающие сквозь кожу кости таза.
-- Я Вас согрею, -- прошептала девушка.
Но, похоже, греть ее нужно было саму - холодные руки, ноги, нос...
Леон благодарно погладил девчушку по волосам. Она вздрогнула, словно испуганный котенок.
Руки сами, помимо воли, скользнули дальше - по тоненькой шее, плечам, коснулись груди.
Вся смелость Тави внезапно куда-то улетучилась, что еще больше раззадорило Леона.
Животик,.. поросший маленькими шелковистыми волосками холмик, дрогнувшие бедра...
Мужская плоть проснулась, восстала и настойчиво просила, нет, требовала ее уважить! Леон, перевернувшись, накрыл Тави собой. Но войти смог лишь с ее помощью... И сразу почувствовал, как худенькое тельце под ним сжалось. В глазах блеснула слезинка, белые зубки прикусили нижнюю губку.
-- Тебе больно? Я не хотел...
-- Мне всегда больно, господин... Нет, нет! Не уходите!
Он двигался медленно и нежно, стараясь быть ласковым. Понемногу Тави расслабилась и уже, тихонько посапывая, шла навстречу. Ее объятия стали крепче, а дыхание - глубже. Слезинка высохла, глаза прикрылись, а губы приоткрылись. Возбуждение нарастало, словно снежный ком, ловко пущенный с высокой торинской горки. Теперь она вновь напряглась, с неожиданной силой прогнулась, и, более не сдерживая стонов, вцепилась в спину юноши, который, утратив прежний контроль, дал полную волю страсти.
И вот он - пик наслажденья, миг истины... Томление и сладость экстаза. Кипение крови и пение фей... И, наконец, сладкая нега расслабления. Словно ветерок коснулся его уха. Дыхание, шевеление губ... едва слышный шепот...
-- Леон... Ах Леон... Я и не знала... Я никогда не думала, что может быть так хорошо...
Вскрикнув от боли в шее, Леон проснулся. Сел на лежанке, опустил ноги вниз. Тави тихонько спала, уткнувшись носом в тряпье.
"Сколько я проспал? Что делать дальше? Если я думал сбежать - то это самый подходящий момент. Меня здесь вовек не отыщут. Ну а потом? Стать таким же нищим, как Тави и Зи? Побираться? А мать, а сестренка, мои вещи, деньги? Отцовский арбалет. Нет, так не пойдет. Буду с Закиром до конца. А потом, как и решил, сам вернусь в Дактонию, тогда и заберу Тави". Леон взял со стола свой кошель. Высыпал на ладонь монеты: золотой империал с ликом императора Ригвина, большие серебряные монеты. Вот торинские - с Фергюстом, вот дактонские - с Даниэлем и молодым Альвеном, а вот - старая герфесская с герцогом-демоном Серджи Краевским. Но все,.. все они не стоят единого волоска с головы Тавии, приютившей и обогревшей сегодня ночью, подарившей свою любовь.
Леон с трудом натянул еще совсем мокрую одежду.
-- Тави, Тави! Проснись, -- шептал он. - Я ухожу. Да проснись же! На столе деньги. С золотом будь осторожна, чтобы не подумали, что украла. На обратном пути оставлю еще! А потом, приеду и заберу тебя и Зи.
-- Господин, господин, -- всхлипывала она, по щекам текли слезы, -- я знаю, вы не вернетесь... Больше Вас никогда не увижу.
-- Я должен идти, Тави, понимаешь, должен! Но непременно вернусь.
Стукнула защелка.
Небо на востоке уже розовело. Снежные шапки на вершинах Мильских гор сверкали, а сумрак понемногу отступал.
Юноша решительно шагнул за порог, но еще успел расслышать за спиной ставший таким родным всего за одну ночь голос Тавии.
-- Леон, ах Леон...
Часть TT.
Роза Трехглавого
Его всегда зачаровывал шум прибоя. Будь это едва слышимый, загадочный шепот, переходящий в полное безмолвие штиля или нарастающий рокот, превращавшийся в грозный рык разгневанного зверя. Когда волны, брызжа слюной молочно-белой пены, злобно, словно ворки, бросаются на сушу. Швыряют гальку, песок, поднятые с морских глубин водоросли и ракушник, студень медуз и разноцветные морские звезды. Но всякий раз, не сокрушив твердыни, недовольно шипя и ропща, отползают прочь, чтобы, собравшись с силами, вновь ринуться в бой. Любил извечный бой стихий, когда слуги Трехглавого, морские демоны, оседлав свежие ветры, вспенивали гребни волн, пытались брызгами отогнать тревожно кричащих чаек, беспечно снующих над самой водой, будто желающих подслушать, о чем переговариваются неутомимые скиталицы-волны.