"Смотри, загнал шшелей в улей, - подумал Аглай. - Ай да молодец..."
Дверь, взвизгнув, вновь распахнулась, пропуская вовнутрь мокрого, взлохмаченного работника.
-- Хозяин,.. хозяин,.. ишо, ишо прибыли... Купец Закир, черный такой, похоже та-милец, с охраной. Требует лучшие комнаты.
-- Чего орешь, ошибка Созателя! Отряхни ноги, да ступай сюда!
Лохматый подошел к стойке.
-- С товаром или без? - в полголоса спросил Аглай.
Любопытство было далеко не праздным. Уж больно не вовремя приехал та-милец. Велик соблазн для немного утихомирившихся с появлением вожака "степных ворков". Не приведи Создатель, позарятся. А там, глядишь, и молва о его "гостеприимстве" дурная пойдет. Подумают, что в доле. Ох, совсем не кстати...
-- Без товара. Фуги пустые, налегке.
-- Да тише ты! Прикуси язык! Скажи Жории, чтобы комнаты готовила.
Первым в зале появился та-милец. В плаще, подбитом тапировым мехом. Не такой уж черный, но достаточно смуглый. Хмурый, с жесткими, если не сказать жестокими, чертами лица и крючковатым носом. За ним, легко ступая, словно ламинь, плыл юноша в поношенном, но как ни странно сухом камзоле и глубокой берете. Его сопровождали три охранника. Опытные, уверенные в себе воины при дорогом оружии, то и дело насторожено поглядывавшие по сторонам, в любой момент готовые схватиться за эфесы.
Аглай не сомневался, что любой из них в бою стоит двух-трех, а то и по боле охотников за легкой наживой.
За ними подтянулись еще с десяток: возницы, охрана. Эти были попроще.
"Странный купец, да и люди его не просты. Таких не больно-то пограбишь! - успел подумать Аглай до того, как с юноши слетела берета".
Золото волос рассыпалось по плечам. Говор в зале сразу стих, стал слышен шум дождя за дверью. Не понятно почему, но взгляды всех, даже самых пьяных, устремились на него. Казалось, что сам лучезарный господин Оризис заглянул в полутемный зал, на миг осветив годами прокопченные стены.
Закир сердито зашипел, зло стрельнул маленькими черными глазками. Один из охранников мигом подхватил берету и напялил "юноше" на голову по самые уши. Но скрыть вырвавшееся на свободу чудо уже не смог. Волосы развевались в такт каждому шагу миледи.
-- Кто это? - скорее простонал, чем прошептал Ризек.
-- Да почем я знаю? - безразлично фыркнул решивший, что спрашивают его, Ворон.
Его лицо стало еще более хмурым.
-- Узнай! Слышишь! Я тебя... прошу, узнай! - выдохнул, все еще находящийся в трансе, Филипп.
* * *
Ральф тоже потерял покой и сон с того момента, как впервые увидел миледи. Он не мог понять, что с ним произошло. Всего лишь миг! Один, единственный миг и жизнь раскололась на две части: до и после...
В первой было немало женщин. Он хорошо знал цену любви, верности и страсти...
Минуло десять лет после смерти отца и пожара, учиненного в замке Фергюстом, прежде чем он смог навести порядок в своих владениях. За это время в мир теней отошла и мать, погиб на дуэли брат.
Ральф был даже женат, но, правда, недолго. Первенец родился мертвым, а у совсем еще молоденькой Флавии случилась горячка, которую она не пережила... С тех пор женщины долго в его постели не задерживались...
Но сегодня все изменилось. Это свалилось как чума, как наваждение, с которым совершенно невозможно справиться. Поразившая воображение дама сейчас совсем рядом, и в то же время так далека и недоступна.
Ральф до боли в ушах прислушивался к звукам за стеной, шорохам, словам. Хотел уловить обрывки фраз, плеск воды, которую в медном тазу, кряхтя, несла служанка. Пытался представить ту, которая сейчас в нем моется.
Выгнав из комнаты слуг, терся о стену, словно лурь на нересте о подводные камни. Прикладывал к ней ухо, чтобы лучше слышать. Словом, вел себя, как умалишенный.
Наконец, у самого пола, возле ножки стола, нашел слабо прибитую доску. Вставив меч, стараясь не шуметь, расширил щель. Не боясь замарать дорогой камзол, лег на живот, припал к ней глазом. Но, кроме движения смутных теней, ничего не различал. Зато слышимость значительно улучшилась. Сквозь плеск воды доносились женские голоса.
-- О Создатель, как Вы хороши!
Последовал звон пощечины и жалобный вскрик.
-- Не смей, дуреха! Не смей при мне поминать его имени!
Щеку Ральфа защекотали когтистые лапки насекомого, затем обожгла боль. Смахнув гада с лица, и с трудом сдержавшись, что бы не крикнуть, он резко поднял голову, сильно ударившись затылком об угол стола, заскрипел зубами. На глаза невольно навернулась слеза.
Когда вновь обрел способность видеть, мохнатый паук-сухожил уже почти скрылся в темном углу за припавшей пылью паутиной. Ральф с наслаждением раздавил обидчика. Его укус хоть и весьма болезненный, но особой угрозы не представлял. До утра не останется и следа. С одной стороны, он даже должен быть ему благодарен: боль заставила отвлечься, позволила немного придти в себя.