— Я сама. — Я развязала пояс, и он снял с меня халат.
— Во всяком случае, я здесь, — сказал он, — а все остальное не имеет значения.
Он опустился на колени, в его лице читалось с трудом сдерживаемое желание. Он никогда не скажет мягких нежных слов, которые говорил мне Джеймс, но от этого он стал для меня еще желаннее. Я протянула к нему руки.
— Да, Том, это единственное, что имеет значение.
Казалось, время остановилось; оно потеряло всякий смысл, и все из-за Тома О'Мара. Я вернулась в свою квартиру в воскресенье утром, чтобы забрать еще кое-какие вещи и принять душ — в квартирке Фло это напоминало купание в Северном Ледовитом океане, — и обнаружила на автоответчике кучу новых отчаянных сообщений от матери. Это было последнее воскресенье октября, о чем я совершенно забыла.
— Не забудь, дорогая, мы ждем тебя к обеду в воскресенье.
— Почему ты никогда не перезваниваешь, Миллисент? Я ненавижу эти дурацкие машины. Как со стеной разговариваешь.
— Ты не уехала, Миллисент? — капризно вопрошал скорбный голос. — Ты могла бы сказать мне. Я бы позвонила тебе в контору, если бы не думала, что у тебя из-за этого будут неприятности.
Как обычно, я испытала одновременно и чувство вины, и недовольство. Я сразу же позвонила домой.
— Извини, мам, — изобразила я раскаяние. — Ты права, я уезжала. — Ненавижу врать своей матери, но разве могла я сказать правду? — Знаю, что мне следовало позвонить, но все решилось буквально в последнюю секунду, и я была так занята, когда попала туда, что забыла обо всем. Прости меня, — повторила я, полагая, что этого будет достаточно, чтобы она успокоилась, но оказалось, что я ошиблась.
— Куда ты попала? — требовательно спросила она.
Я назвала первое пришедшее мне в голову место.
— Бирмингем.
— Ради всего святого, что ты там делала?
— Джордж послал меня туда.
— Неужели! — В голосе матери прозвучало такое почтение, что я возненавидела себя еще больше. — Должно быть, он о тебе высокого мнения, раз отправил тебя в такую даль, в самый Бирмингем.
Чтобы сделать ей приятное, я уделила своей внешности особое внимание. Я надела вишневый костюм, а под него черную тенниску. Чтобы успокоить свою совесть и возместить ущерб от собственной лжи, по дороге в Киркби я остановилась купить букет хризантем и коробку шоколадных конфет «Терриз Олл Гоулд».
— Не нужно было этого делать, дорогая, — запротестовала мать, хотя была очень довольна и польщена.
Когда мы уселись за стол, разговор сразу же зашел о квартире Фло.
— Я думала, что ты уже все там разобрала, — заметила мать, когда я обронила, что там еще непочатый край работы.
— Я свободна только по воскресеньям, так? — защищалась я. — Вы не поверите, сколько у Фло скопилось всякой всячины. На это уйдут годы.
— Твоя бабушка все время спрашивает об этом. Я сказала ей, что ты позвонишь и заедешь к ней по дороге домой.
Я застонала.
— Нет, мам, только не это!
— Она твоя бабушка, дорогая. Она страстно желает получить что-нибудь на память о Фло. Какое-нибудь украшение будет весьма кстати.
Фло вряд ли обрадовалась бы, если бы что-нибудь из ее вещей досталось человеку, чье присутствие на своих похоронах она специально постаралась исключить. Что касается драгоценностей, то пока что я не встретила ничего похожего. Сложности нарастают как снежный ком, с беспокойством подумала я.
Все усложнилось еще больше, когда Деклан спросил:
— Как поживает Джеймс?
— У него все в порядке, — автоматически ответила я, и только потом до меня дошло, что я не видела его целую неделю и он ни разу не позвонил. Вероятно, то, что его выгнали, стало последней каплей. Я выбросила мысли о нем из головы — мне и так было о чем подумать — и сказала Деклану: — Ты узнал что-нибудь насчет колледжа?
Мой папаша поперхнулся бифштексом.
— Колледж? Для него? Ты шутишь!
— А мне кажется, что это очень хорошая мысль, — тихо сказал Колин. — Если бы он выучился на инженера-механика, то потом мог бы работать в моей компании. Мне не помешает еще один помощник.
— Он предпочел бы что-нибудь другое, правда, Деклан? — Я намеревалась всерьез поднять вопрос о будущем Деклана, потому что чувствовала, что у него не хватит мужества заговорить об этом. — Что-нибудь артистическое, художественное. — Я решила не упоминать о профессии модельера, иначе нашего дорогого папашу хватил бы удар прямо на наших глазах.
Мать осторожно посмотрела на него.
— Ведь не будет ничего дурного, правда, Норман, если наш Деклан поступит в колледж? В конце концов, Миллисент закончила вечернюю школу, и смотри, чего она добилась.
Пока Труди и Колин мыли посуду, я прогуливалась по саду в компании Скотти. Маленькая собачонка прыгала передо мной вверх-вниз, как на пружинках. Я пролезла в дыру, которая отделяла основной садик от свалки компоста, и уселась на огромный вывороченный пласт твердой, как камень, земли, лаская Скотти. Когда мы были маленькими, нам разрешалось играть только здесь: отец не позволял нам баловаться на лужайке. Я вспомнила день, когда пятилетняя Труди разбила теннисным мячом стекло в теплице. Она настолько испугалась, что ее буквально затрясло от страха, и она беспрерывно плакала.
— Он убьет меня, когда вернется домой, — истерически всхлипывала она.
Потом меня осенила блестящая мысль сделать вид, что стекло разбил кто-то из соседей. Мы заменили мячик, который отец непременно узнал бы, на камень, и сделали вид, что ничего не знали, когда он обнаружил разбитое стекло. Это стало одним из немногих наших преступлений, оставшихся безнаказанным.
— Черт бы их побрал! — пробормотала Труди, протискиваясь сквозь дыру в заборе и присаживаясь рядом со мной. Скотти, который задремал, пошевелился и лизнул мое колено.
— Не скажу, о чем я думала, а то у тебя испортится настроение.
— Держу пари, ты думала о том, как я разбила окно. Я всегда вспоминаю об этом, когда прихожу сюда. Даже сейчас меня бросает в жар.
Я обняла ее рукой за плечи.
— Как делишки, сестренка?
Труди передернула плечами.
— Нормально. У меня на подбородке начали расти волосы. Заметила?
— Они у тебя всегда росли, — сказала я. — Впервые они появились, когда тебе исполнилось четырнадцать.
— Разве? Никогда не замечала. Должно быть, это из-за очков.
— Каких очков?
— Мне нужны очки для мелкой работы, для чтения и рисования. Я ношу их уже несколько месяцев. Я думала, ты знаешь.
— Нет, — ответила я грустно. — Были времена, когда мы знали друг о друге все до мельчайших подробностей, но сейчас…
После ухода отца в своей комнате мы шепотом поверяли друг дружке свои самые сокровенные тайны.
— Извини, сестренка.
— Не за что. — Я слегка сжала плечо Труди. — Я не жалуюсь. Ты же тоже многого не знаешь обо мне.
— Например?
— Долго рассказывать. — Я загадочно усмехнулась.
Труди скорчила гримасу.
— Собственно, есть вещи, о которых я не могу поговорить даже с Колином.
— Хочешь поговорить о них сейчас?
— Нет, сестренка. Это займет слишком много времени.
Я наблюдала за пчелой, лучшие дни которой наверняка уже миновали, и теперь она слабо жужжала над одуванчиком. Я понимала, что сегодня чувствую себя намного менее подавленной, чем обычно на подобных сборищах. Сегодня было не самое плохое воскресенье. Вместо того чтобы все вспоминать о том, что было раньше, моя голова была занята мыслями о будущем.
В дыре забора появилась мать. Она выглядела обеспокоенной, впрочем, она редко выглядела иначе.
— Ваши чудные платья испачкаются, если вы будете сидеть на земле. — Она с трудом протиснула свое полное тело между острыми сучьями и, опровергая собственный совет, тяжело плюхнулась рядом с нами. Скотти незамедлительно перебрался с моих коленок к ней. — Я хотела поговорить с вами обеими об Алисон. — Она задумчиво разминала в руках травинку. — Я нашла Оксфорд на карте, — после некоторого колебания сказала она. — До него почти так же далеко, как и до Лондона. Мне страшно ездить даже в Скем, так что туда мне уж точно не доехать на машине, — то есть если ваш папочка разрешит мне взять ее — и я не смогу ездить туда каждую неделю на поезде.