— Какие бутылки?
Он усмехнулся.
— Из-под шерри. Она не хотела, чтобы Чармиан, дворники и эта старая, но роскошная рыжая знали, как она закладывает. В последний год Фло выпивала за день больше бутылки. Впрочем, милая была старушенция. Мне она нравилась.
— Я ее видела только раз, на похоронах моей другой бабушки.
— Жаль, я раньше не знал, что вы родственники. Вот бы Фло удивилась, если бы узнала, что мы учились в одном классе. — Он снова ушел на кухню и вернулся с двумя чашками кофе и упаковкой пирожных. — Хозяин из меня никудышный. В буфете ничего нет. Надеюсь, ты ела.
— Что-то я в последнее время постоянно забываю поесть.
Он почесал бороду, и так уже похожую на развороченное птичье гнездо, и задумчиво сказал:
— Где-то должна быть банка солонины и пакет пюре быстрого приготовления. Хочешь, я сейчас быстренько сварганю пюре с мясом?
— Нет уж, спасибо. — Меня бросило в дрожь. — Это одно из любимых блюд моей мамы. Оно будет слишком сильно напоминать мне о доме.
— У меня раньше было такое же чувство от сериала «Улица Коронации». Мама не пропускала ни одной серии, и в доме должна была быть идеальная тишина. Даже чихать запрещалось, иначе — затрещина. Прошло уже много лет, а у меня все мурашки пробегали по телу, когда я проходил мимо какого-нибудь дома и слышал музыку из этого фильма.
Мы посмотрели друг на друга и рассмеялись.
— Да, воспоминания… — сказал он, криво усмехнувшись.
В конце комнаты я заметила застекленную дверь, ведущую в маленький садик.
— Мне установили эту дверь в прошлом году. — Он принял хозяйский вид. — Хорошо открывать ее летом, это так оживляет обстановку. Я и с Фло так познакомился. Мы, бывало, болтали с ней о том о сем через стену в саду.
— А что, эта квартира полностью принадлежит тебе? Ты не снимаешь ее? — спросила я удивленно.
— Мне принадлежит примерно четверть, остальное — жилищно-строительной компании.
— Не могу представить, что кому-то захочется жить в этом районе, если только обстоятельства не заставят, — с недоверием сказала я.
— Как же это вы осмелились критиковать мое место жительства, мисс Камерон? — мягко сказал он. — Я люблю Токстет. Мою квартиру обворовывали пару раз, но такое может произойти где угодно. Люди, которые живут здесь, — это настоящая соль земли, включая девчонок, что крутятся здесь на площади. Да, здесь бывают проявления насилия, но в других отношениях это хорошее место. Оно как бы погружено в историю. Это место больше других похоже на тот Ливерпуль, который был самым главным портом мира. А ты знаешь, что несколько веков назад Токстет был королевским парком и король Джон охотился здесь на оленей и кабанов?
— Боюсь, эта информация до сих пор меня обходила.
— Если хочешь, я как-нибудь устрою тебе экскурсию, покажу, где находились охотничьи домики короля.
— Очень хочу — звучит заманчиво.
Он обрадовался.
— Тогда договоримся о встрече как-нибудь.
Я выпила еще чашку кофе и пошла в квартиру Фло. У ограды дрожала едва одетая Фиона. К моему удивлению, она соизволила заговорить со мной.
— Тебя искала тут одна. Сказала, придет в другой раз. Не Бел и не Чармиан. Другая какая-то.
— Спасибо, что сказала.
Фиона зевнула:
— Всегда пожалуйста.
Воздух в квартире Фло, как всегда, отдавал сыростью, и было очень холодно. Я зажгла газ на полную мощность и села на колени перед шипящими форсунками, дрожа от холода и с завистью вспоминая центральное отопление в квартире Питера Максвелла. Когда стало слишком жарко, я перебралась на свое любимое место на диване и быстро уснула. Была почти полночь, когда я проснулась; на ногах плясали красные отсветы пламени. На улице было тихо и спокойно, и казалось, что квартира находится в каком-то ином времени, населенная колышущимися тенями и отрешенная от всего реального.
Моя жизнь становится все более сюрреалистичной, думала я. Я редко ела, спала в самое неподходящее время, почти не бывала дома и потеряла интерес к работе, хотя по-прежнему много работала и надеялась, что Джордж не замечает перемен. Хуже всего то, что я связалась с человеком, являвшимся воплощением всего того, что раньше казалось мне отталкивающим. Вещи, которые раньше казались важными, теперь ничего не значили.
Я устроилась за письменным столом с предвкушением, которое обычно испытываешь перед началом долгожданного фильма или телепередачи. Первой мне попалась пачка писем от Бел времен войны. Я подумала, что читать их будет не совсем прилично, и отложила в сторону на тот случай, если Бел захочет забрать их.
Затем я наткнулась на большой, очень старый коричневый конверт с надписью в левом верхнем углу «Портреты от Фотографических студий Уитеншо». Нетрудно было догадаться, что в нем находится фотография, и, достав ее, я задумалась, почему Фло не поставила ее на столе с другими. Это была школьная фотография: пять рядов детей, самые маленькие сидели впереди, скрестив ноги. Мальчик в конце ряда, единственный ребенок без улыбки на лице, обведен карандашом.
Я удивилась: зачем это Фло понадобилась фотография нашего Деклана? Но на обороте была проштампована дата — 1945, треть века до рождения Деклана. В конверте было еще что-то — это оказался сложенный вчетверо кусок пожелтевшей бумаги. Это был рисунок, коряво нарисованный цветными карандашами, изображавший женщину — с палками вместо конечностей, желтыми волосами и зелеными и круглыми, как крыжовник, глазами. Красная, направленная концами вверх кривая изображала рот. На женщине было синее платье в форме треугольника с тремя громадными пуговицами. Под рисунком старательным детским почерком печатными буквами было выведено «МОЙ ДРУГ ФЛО». Внизу карандашом было написано имя: Хью О'Мара.
Рисунок, который я держала в руке, был, вероятно, нарисован отцом Тома. Несмотря на конечности-палки и рот, растянувшийся от уха до уха, в этой женщине определенно было что-то настоящее и живое, как будто юный художник старался изо всех своих сил, чтобы передать внутреннее тепло своего друга Фло. Два этих предмета находились в конверте вместе, и это означало, что ребенок на фотографии почти наверняка Хью О'Мара. Мне очень захотелось показать фотографию Тому, но у Фло, вероятно, была причина скрывать ее, и я подумала, что правильнее будет уважительно отнестись к этому решению.
Пришел Том — я услышала его легкие шаги и сразу забыла о фотографиях, забыла обо всем, услышав скрежет ключа, отпирающего дверь. Он вошел мягко и тихо, как бы крадучись, — грациозный, элегантный, притягательный, несмотря на безвкусный костюм цвета электрик и аляповатую белую рубаху. Мы смотрели друг на друга через комнату, не говоря ни слова. Потом я встала и пошла к нему — в его объятия, и мы стали жадно целоваться. С тех пор как мы расстались, прошло меньше суток, но мы целовались так, словно не виделись намного дольше — целую вечность.
На следующее утро в офисе появился новый букет. На этот раз это были розовые и белые гвоздики. Я нашла вазу и поставила цветы в приемной.
— Диана опаздывает, — сказала Джун. — Должна была бы уже и позвонить.
Когда она не появилась и в полдень, ко мне подошел Джордж.
— Может, нужно позвонить ей и узнать, все ли в порядке? Я еще сержусь на нее, но, думаю, в последнее время ей приходилось несладко и будет правильнее, если мы дадим ей понять, что помним о ней.
— Вы хотите, чтобы это сделала я?
— Я знал, что ты поймешь меня, — сказал он с облегчением.
Я позвонила Диане домой, но никто не ответил.
— Наверно, ее отца снова забрали в больницу, — предположила я.
Джордж уже потерял к этому всякий интерес.
— Я могу угостить тебя обедом? — Он позвенел мелочью в кармане. — Мне просто необходимо кому-то поплакаться в жилетку. Сегодня утром я получил письмо от Билла. Он и Аннабел приезжают ко мне на Рождество, но я так чувствую — читаю между строк, — что они не очень-то и хотят. Они приезжают только потому, что их мать уехала в какую-то экзотическую страну со своим новым мужем — его зовут Криспин, представляешь?