— Я знаю. Там внизу твоя свадебная фотография.
— Я снова хочу быть стройной, когда поеду в Оксфорд. — Она снова захихикала. — Начну новую жизнь с новой фигурой.
Я обеспокоенно посмотрела на нее. Выражение ее лица было невинным, как у ребенка. Тридцать лет она прожила, направляемая железной рукой мужа, и понятия не имела, как разбираться с проблемами внешнего мира — например, как договариваться с домовладельцами, за исключением местного совета; люди из социального обеспечения запросто могли бы убедить ее, что она ни на что не имеет права.
— Ты все еще не оставила эту затею, мам?
— Нет, что ты, дорогая. — Она лучезарно улыбнулась. — Я с нетерпением жду этого, и не только потому, что буду чаще видеть Алисон. Я буду жить самостоятельно. Я подумала, я снова смогу работать медсестрой. Говорят, в Государственной службе здравоохранения нехватка персонала.
— Медсестрой! — сказала я изумленно. — Я и не знала, что ты была медсестрой.
— Я отучилась уже полсрока на медсестру, когда вышла замуж за твоего отца. — Она вздохнула. — Жалко было бросать.
— Тебе нужно было закончить учебу, а потом уже выходить замуж, — сказала я с негодованием.
— Жизнь не всегда складывается так, как хочется, Миллисент.
— Пожалуй.
Снизу донесся шум.
— О Боже! — с ужасом воскликнула она, задыхаясь. — Хоть бы это не отец вернулся! Только бы он не слышал.
Но это был всего лишь Скотти, которому надоело скучать в одиночестве, поэтому он искал общества. Он взбежал по лестнице и вскочил на кровать, удобно устроившись у мамы между ног. Он уткнул нос между коленями и обожающе посмотрел на нее.
— Как там квартира тети Фло?
— Я почти закончила, — солгала я.
Мама засмеялась.
— Ох, не обманывай меня, дорогуша. Не знаю, чем ты там занимаешься, но я ведь бывала в квартире Фло, помнишь, я тебе говорила? И не заливай мне, что нужно шесть или семь недель, чтобы навести порядок в однокомнатной квартире.
— О мама! — Я скинула туфли и уселась на кровать на место отца. Пришло время сказать ей правду. Я взяла белую руку матери, пронизанную голубыми венами. — Мне нравится там, я здорово провожу время. Я познакомилась с разными интересными людьми. Бел ты уже знаешь, еще наверху живут Чармиан и Герби, в квартире рядом молодой парень родом из Киркби, мы учились в одном классе и… еще этот парень, который знал Фло.
— Бел была шикарной женщиной.
— Она и сейчас такая.
— Значит, ты так ничего и не сделала, — сказала мама, улыбаясь.
— Мы выпили все шерри Фло, и еще я вычистила весь ее письменный стол — ну, почти. В остальном квартира такая же, какой она была в тот день, когда я пришла туда в первый раз.
— Ты оплачивала квартиру?
— Нет, мама. — Я спросила Чармиан, когда приходит сборщик квартплаты. Она сказала, что он приходит ежемесячно и после смерти Фло был уже дважды, но ни разу не спрашивал насчет квартиры на подвальном этаже. Чармиан пообещала спросить у него, когда он появится в следующий раз. — Должно быть, Фло платила за несколько месяцев вперед, — сказала я маме. — Мне до сих пор не попалась книжка квартплаты.
— Мне бы хотелось побывать там еще раз, — сказала она задумчиво. — Посмотреть, сильно ли там все изменилось.
— Приезжай на следующей неделе, мам. — Я не могла вечно держать эту квартиру только для себя. — Приезжай как-нибудь вечером, тогда я смогу тебе все показать. А лучше даже в выходные. За углом есть ресторан, отпускающий заказы на дом. Я возьму еще шерри, и мы устроим небольшое торжество. Бел будет рада снова тебя увидеть, и Чармиан тебе понравится.
Мама сжала мою руку.
— Приеду, как только поправлюсь. У меня сейчас голова как в тумане, все из-за этих таблеток. Ты не против, если я посплю?
— Приготовлю себе чашку чаю, если уснешь.
Мы поболтали о Деклане: он получил из колледжа бланк, заполнил и отослал обратно. Вспомнили о Труди: здорово, что она открывает свой лоток.
— Надеюсь, к воскресенью я поправлюсь и смогу поехать туда, — сказала мама сонным голосом.
Когда ее голова начала клониться, я высвободила руку. Некоторое время я продолжала сидеть на месте, оглядывая эту гнетущую комнату. Много лет назад мама выкрасила всю мебель в кремовый цвет, чтобы создать впечатление гарнитура, но не сняла перед этим лак, поэтому краска начала отставать. Может, ей понравится весь этот милый хлам в комнате Фло, я этого очень хотела — да вот только она собралась переезжать в Оксфорд. И как она набралась смелости даже подумать о том, чтобы изменить свою жизнь в пятьдесят пять? Я слезла с кровати, поправила подушки, укрыла ее до плеч. Наверху не было отопления, и воздух в комнате был прохладным. Скотти тоже уже уснул и тихонько похрапывал, издавая легкое ворчание при каждом движении мамы под стеганым одеялом.
Поставив чайник, я смотрела на огонь. Было как-то странно находиться в этом доме и не чувствовать опасности, делать, что тебе захочется. И все же я нервничала, опасаясь, что могу что-то разбить или поставить не на свое место. Я заварила чай покрепче и пошла с чашкой в гостиную. Огонь угасал, камин был полон золы. Я подбросила угля и смотрела, как он постепенно загорается. На стене справа от камина на кривом гвозде висела свитая из веревки сова. Раньше здесь висел любимый ремень отца, тот, который он надевал по воскресеньям: из черной кожи, в два дюйма шириной, с тяжелой медной пряжкой — страшно острым зубом. Я осторожно потрогала сову: такой безобидный предмет на этом месте.
Задняя дверь открылась, и вошел отец. Я все еще ощупывала сову.
— Раньше здесь висел твой ремень, — напомнила я.
Его лицо покрылось безобразным густым румянцем, но он не сказал ни слова. Как он себя сейчас чувствует, подумала я, когда его дети выросли и понимают, какой он на самом деле? Было ли ему стыдно? Неловко? Был ли он смущен? А может, ему наплевать…
Я взглянула на него и попыталась сопоставить этого симпатичного мужчину, с шаркающей походкой, вероятно пьяного, с ясноглазым ребенком на фотографии в квартире Фло, но было невозможно представить, что это один и тот же человек. Я снова посмотрела на сову.
— Ты ударил этим ремнем Труди так, что она чуть не ослепла.
Тогда он схватил Труди, скомкав в руке ее школьную юбку. Когда она попыталась вырваться, он дернул ее назад за ворот блузки с такой силой, что она потеряла сознание. Может, он и не хотел ударить ее пряжкой по лбу, едва не попав в глаз, но у Труди осталось напоминание о том случае — она видела его всякий раз, когда смотрела в зеркало.
Отец в замешательстве смотрел на меня затуманенным взглядом. Он по-прежнему молчал.
— Мама спит, — сказала я. — Попрощайся с ней за меня.
Наконец он заговорил:
— Как ты думаешь, с ней все в порядке? Я беспокоился. У нее такая высокая температура. — Голос его оказался хриплым и жалобным.
— Думаю, жить будет. — Мог ли он по-настоящему любить мать? Любил ли он нас всех? Я отнесла чашку на кухню, помыла ее, потом вышла через заднюю дверь, не говоря больше ни слова.
Миссис Брэдли стояла, опершись о калитку соседнего дома, и разговаривала с другой женщиной.
— Как мама? — спросила она. На ней было красивое платье в блестках и огромная шуба, которую она надевала, когда они с мистером Брэдли ходили на танцы.
— Кажется, значительно лучше.
— Ну, вот и хорошо, — сказала миссис Брэдли удовлетворенно. — Я как раз говорила Норме, насколько лучше все выглядит здесь без этой автомобильной рухляди.
Кроме того что исчезла сгоревшая машина, произошли и другие изменения: кто-то поселился в заколоченном доме. На его окнах появились кружевные шторы, а в гостиной работал телевизор.
— Мы написали петицию и направили в совет, правда, Норма? — Норма согласно кивнула. — Какое право имеет кто-то засорять нашу улицу? Это же уважаемый район, Киркби. Помню, как в пятьдесят восьмом мы переехали сюда со Скотланд-роуд. Да это был настоящий дворец после нашей маленькой квартирки, где развернуться было невозможно. Уилл был просто счастлив оттого, что теперь у нас есть сад.