– Я запретила подруге распространяться на эту тему. Поэтому нет, Макс не в курсе. Я так же ровным счетом ничего не знаю о ней. Я взяла тайм-аут, чтобы все встало на свои места. Держалась подальше от этого мира… – девушка обвела рукой заведение.
– И ты разобралась? – Взгляд Яны стал серьёзным. – Хотя мне всегда казалось, что любим мы человека, а не половой признак.
– Марина говорит точно так же. – Николь посмотрела на посетителей и улыбнулась, – я, на самом деле, очень скучала по этому месту. Здесь невероятная атмосфера.
– Я буду рада, если ты станешь заглядывать сюда, теперь, когда ты разобралась…
– Я… – Николь сделала паузу, – я улетаю завтра. Вот, зашла попрощаться, потому что не могла не зайти.
– Куда, детка? – Яна смотрела на Николь с легкой материнской нежностью. Разница в возрасте у них была не такая уж и большая, но девушка всегда казалась ей ощутимо младше, светлее, наивнее.
– Я переезжаю в Париж, к матери. – Николь смотрела, как солнечный свет льётся из окна. – Я много прожила здесь, многое пережила, многое для себя выяснила. Теперь я хочу открывать для себя мир, учиться, дышать полной грудью.
– Ты больше не любишь её? – прямо спросила девушка.
– Я была безумно влюблена в Максим. И я понимаю, что это было очевидно. – Николь не знала, как лучше ответить на этот вопрос. Яна умела поставить в тупик и заставить посмотреть в самое сердце. – Потом я пережила пустоту, выжженную землю, знаешь.. – Яна только кивнула. И Николь продолжила, – эта земля только начала приобретать цвет. На ней появляются первые ростки, маленькие, салатовые… И мне сложно сказать, какой из них принадлежит Максим, и принадлежит ли хоть один из них.
– Что ж, тогда я надеюсь, что твоя планета скоро станет зеленой, и на ней взойдут цветы невероятной красоты. Я желаю тебе найти то, что ты ищешь. – Яна тепло обняла девушку.
***
Камилла уже третий день проводила здесь. Сине-зелёные стены, покрытые традиционной для этих мест лаковой масляной краской, холодные даже летом подоконники, запах хлорки, от которого пересыхало горло. Тут не было времени, не было сезона, только множество людей, у каждого из которых – своя беда; все здесь собраны в один ад. Тут никто не жалуется. Только тихо спрашивают в коридорах, какой курс химии, нашли ли донора, и как давно последний раз поднималась температура. Люди не делятся здесь на богатых и бедных, на мужчин и женщин, на расы, на лгбт и натуралов. Только на тех, у кого ещё есть надежда, и тех, кто выходит из палаты белый, как простыня. Рак не спрашивает, что ты успел, где облажался, сколько денег заработал, сколько этажей в доме, какой у тебя айфон.
– Папа… – Камилла сидела возле кровати. – Скажи мне, может, ты что-то хочешь?
– Нет, спасибо. – Отец отвечал одними губами. Он выглядел серым, землистым, с обветренными губами, постоянно холодными руками и почти постоянной температурой. – Только маме скажи там, пусть не волнуется. Ей нельзя. Ты же сама знаешь, сердце у матери и так на ладан дышит.
– Я скажу. – Камилла положила голову на кровать, и отец слегка поглаживал её волосы. Она старалась никогда при нем не плакать. Точнее, не плакать никогда вообще. Камилла с детьми жила у матери уже два месяца. Сначала думала, найдёт работу, снимет квартиру, и они переедут. Потом отец заболел. Девушка видела, как мужественно он держится, и как при этом быстро сгорает. Они узнали слишком поздно. Рак легких. Метастазы. Сроки… Лечение, которое только больше его убивало. При детях плакать было нельзя. Она сочиняла им сказки, когда была дома, а не с отцом в больнице, про то, как люди уходят на небо, как попадают в рай, как потом летают возле живых ангелами—хранителями. Выходила в ванну, рыдала, пока принимала душ, и возвращалась снова. Кто-то должен был оставаться сильным. Делать вид, что они справятся. Когда дети были у ее мужа, Камилла могла себе позволить плакать часами навзрыд, утыкаясь лицом в подушку.
– Иди, прогуляйся. Лето же… – отец слегка потрепал её за щеку. – Давай, девочка, тебе нельзя умирать тут со мной, у тебя дети.
– Ты точно побудешь здесь сам? – Камилла старалась улыбаться. Или, по крайней мере, сдержаться, чтобы не заплакать. – Я вернусь через час максимум.
– Я обещаю никуда не убегать. – Хрипло ответил мужчина и слегка улыбнулся, насколько хватало сил. – Принеси мне сигареты.
– Тебе нельзя курить! – строго сказала Камилла.
– А я и не буду. Мне просто приятно будет подержать в руке сигаретку. – Мужчина пошевелил пальцам. – Иди уже.
Камилла вышла на улицу, сощурившись от солнца. В городе стояло идеальное лето. В другой раз она даже пожалела бы, что просто теряет его, но сейчас она знала, что ничего на самом деле нельзя потерять навсегда, кроме жизни близких. Ничто не имеет того же значения.