— Вот это удача! — воскликнул командир. — Мы вернемся домой богатыми!
На одинокого старика он не обратил никакого внимания. Но монах, только что спокойно сидевший на полу, вдруг оказался рядом с командиром и тихо сказал:
— Не советую тебе покушаться на то, что тебе не принадлежит.
Он произнес эти слова на том языке, на котором говорят в стране Белой Королевы. Но солдаты только рассмеялись:
— Ты еще будешь советовать нам, желтомордая обезьяна! Пшел вон!
Монах покачал головой и ничего не ответил, улыбнувшись галдящим людям, словно они — расшалившиеся дети. Тогда командир выхватил пистолет и выстелил старику в грудь. Того отбросило на несколько шагов, но монах удержался на ногах:
— Что ж, глупцы, поступайте, как знаете.
Он повернулся к солдатам спиной и медленно ушел вглубь молельни, туда, где за алтарем была небольшая дверца, ведущая в лабиринт вырубленных в скале переходов, соединявших между собой кельи. Из раны на спине монаха толчками выплескивалась кровь, пачкая белую одежду, но он все шел и шел, и это продолжалось так долго, что один из солдат не выдержал и прошептал:
— Этого не может быть! Сэр, вы же прострелили его насквозь!
— И еще раз прострелю! — прохрипел командир и разрядил вслед монаху второй пистолет.
Но старик даже не обернулся, когда пуля клюнула его в лопатку, вырвав клок ткани. Лишь дернул плечом.
Солдаты взяли в молельне все драгоценности, но никто не решился свалить с постамента и разбить на куски статую бога.
А небесный танцовщик смотрел на притихших рабов Единственного, которые словно нехотя складывали в свои ранцы нити жемчуга и золотые чаши, и изумруды в его глазах странно переливались, словно он смеялся над людьми.
Потом один молодой охотник нашел умирающего белого тигра. Парень оказался не из робких, и у него было доброе сердце. Он напоил зверя отваром трав, смешенным с молоком и маслом, который дала ему в дорогу мать. На следующий день охотник пришел в пещеру, где прятался зверь, но увидел там обнаженного юношу, прекрасного, как сама весна. Тело его было совершенно, если бы ни шрамы на груди, волосы белы как снег, а глаза — ярко-желтые, словно осенние листья.
— Здравствуй, брат! — сказал юноша. — Здравствуй и прощай!
— Постой! — удивился охотник. — Почему ты зовешь меня братом?
— Потому что ты заставил меня снова вернуться сюда. Пока есть такие, как ты, мой путь не завершен. Когда-нибудь ты или твои дети… когда-нибудь вы вспомните… И я вспомню то, что забыл, пока был мертв…
Потом юноша взмахнул руками и превратился в белого тигра. В несколько прыжков тигр достиг опушки и скрылся в лесу.
Вскоре в войске Белой Королевы начали рассказывать о страшном людоеде, неизвестно откуда появившемся в окрестностях горы Артьях. На него несколько раз устраивали облавы, но ничего не добились. Мало того, каждая из таких облав заканчивалась несколькими смертями, произошедшими вроде бы из-за случайностей. Кто-то из солдат упал со скалы, кто-то утонул в горной реке, хотя воды в ней — по колено. Да и горцы не упускали случая навредить завоевателям…
— Гудят небесные струны, колышет их ветер событий. Слышит эти звуки Вечный Тигр, тот, у кого шкура цвета осеннего леса: рыжие листья, почерневшие от дождей ветви и первые островки снега. Слышит и другой Тигр, чей мех — как горная метель, как вечный снег на горе Артьях, на которой он живет. Бродят звери по земле, в которой лежит золото, что ждет своего часа. Золотые листы великих книг, золотые чаши и курильницы, выпавшие из ранцев мертвых солдат, и золотые монеты, спрятанные теми, кто правил этой землей до того, как пришли сюда предки нашего раджи, да продлят боги его годы…
Так пел старик, и юноша внимал ему. А когда замолкла арфа, он спросил:
— Так значит не все волхи ушли за окоем?
— Да. Небесный танцовщик уговорил остаться тех, кто сковал ему небесную арфу.
— Но если не исчезли они, то почему не придут к людям и не научат нас жить так, как жили они?
Рассмеялся старик:
— Для того, чтобы жить, словно волх, нужно быть волхом. Пока люди хотят быть рабами, боги будут лишь мертвыми статуями, а мудрые — дикими зверями.
— Я — не раб! — воскликнул юноша.
Но певец только смеялся.