6
Ровно в пять часов вечера Хуан Молина стоял у ворот дома, в котором располагалось «гнездышко Француза». По другую сторону решетки его ожидала Ивонна. Она впустила его внутрь, поправила узел на галстуке, разгладила ворот рубашки и смахнула с плеча ворсинку.
– Да ты просто красавец, – сказала она и, привстав на цыпочки, чмокнула его в щеку. Оглядев холл таинственного дома, Молина пришел к убеждению, что это здание ничем не напоминает особняк магната. Само собой, он не мог не испытывать естественной неприязни ко всему, что имело хоть какое-то отношение к его сопернику. Пока Молина и Ивонна поднимались на лифте, которому явно некуда было торопиться, певец пытался представить себе, как выглядит его будущий хозяин. Молину охватило болезненное любопытство: ему очень хотелось увидеть человека, покорившего сердце женщины, в которую он тайно влюблен. Было заметно, что юноша волнуется; причиной тому было вовсе не собеседование, которое необходимо пройти, чтобы получить работу: Молина только сейчас понял, что ему предстоит новое унижение. Молина успел хорошо изучить породу этих толстосумов и теперь, в присутствии своей любимой, не собирался прощать будущему работодателю ни малейшего проявления высокомерия. Такие вечно стремятся демонстрировать свое превосходство. Молина не хотел, чтобы Ивонна видела, как он опускает голову, признаваясь, что не окончил даже начальную школу, – Как будто бы это необходимо, чтобы водить автомобиль, и как ему приходится клятвенно заверять, что он человек хоть и бедный, но порядочный. И все-таки Молина был готов на все, чтобы только оказаться рядом с Ивонной. Когда они вошли в квартиру, меблировка сильно удивила юношу: как ни крути, это место больше всего напоминало притон. Стол, обтянутый зеленым сукном, цветные абажуры на светильниках, плотно закрытые жалюзи – все это источало терпкий аромат незаконной деятельности. Ивонна передвигалась по квартире так, как будто она была тут хозяйкой. Хуан Молина окончательно удостоверился, что эта юная иностранка, которая и города-то почти не знала, по своей наивности убежала от одной мафии, чтобы тут же угодить к другой, быть может, даже более зловещей.
– Пойду приготовлю кофе, произнесла Ивонна и, прежде чем выскользнуть за дверь, добавила: – Я вас оставлю, чтобы вы спокойно все обсудили один на один.
Только после этих слов Молина заметил, что над спинкой кресла, повернутого к нему спиной, виднеется затылок немолодого мужчины. Первое, что пришло ему в голову, – это подойти и развернуть кресло к себе, однако не успел юноша сделать и шага, как из-за кресла раздался голос:
– Так будет удобнее, присаживайтесь на стул – он стоит позади вас.
Если бы не креольский акцент, Молина поклялся бы, что этот голос принадлежит самому Аль Капоне.
– Со мной случилось несчастье: я потерял друга, которого очень ценил. Он был моим единственным водителем. Вообразите себе, первый экипаж, на котором он меня возил, был еще на конской тяге. Он всегда мечтал стать летчиком, и звали его дон Антонио. На прошлой неделе он умер. Я потерял друга, – еще раз сказал незнакомец.
Этот голос, откровенный и звучный, показался Молине странно знакомым.
– Поверьте мне, я очень сожалею, – искренне ответил юноша, и больше сказать ему было нечего.
– Я вам верю. Мне нравится ваш голос, я вам верю. Расскажите мне о себе.
Молина произнес несколько ничего не значащих слов, а потом, сам не зная почему, стал рассказывать о своем квартале, Ла-Боке, и о своей матери. Все это было совершенно не похоже на то, как, по его представлениям, должен был проходить прием на работу. В самой манере его собеседника говорить, в самом звучании его голоса присутствовало что-то, сразу внушавшее доверие. И самое главное, уважение. Юноша рассказывал невидимому собеседнику о верфи Дель-Плата и о том, как внушительно выглядел тот грузовик «Интернэшнл», который он водил; рассказывал о Южном доке и о доме, в котором он появился на свет. Потом он заговорил о танго. Однако не осмелился признаться, что и сам – певец. Он рассказал о «Рояль-Пигаль», но не упомянул про свои сокровенные мечтанья. А еще он сообщил, что до вчерашнего дня работал борцом на ринге, но не решился добавить, что сегодня ночью отказался от своего певческого дебюта в «Арменонвилле».
Не видя друг друга в лицо, эти двое вскоре уже разговаривали как два старинных друга; голос из-за спинки кресла, голос, уже успевший сделаться привычным и родным для Молины, говорил о тех самых вещах, о тех самых местах, которыми была полна его душа. Неожиданно это голос произнес уже совсем доверительно:
– Послушайте, приятель, на самом деле мне нужен не просто шофер – мне нужен человек, который будет мне верен.
Хуан Молина закрыл лицо руками и дрогнувшим от волнения голосом объявил о своей верности.
– Да, – сказал он, – да, учитель. Как могу я не быть верным тому, кто сделал меня таким, каков я есть, – вот что сказал Молина, и ему было вовсе не нужно видеть лицо собеседника, чтобы узнать обладателя голоса, в котором соединились все голоса, рожденные под высокими небесами этого города.
Если бы застенчивость и волнение тому не помешали, Хуан Молина спел бы песню, которая так и рвалась у него из груди, но комок в горле мешает ему произнести эти слова: