Она застыла прекрасной мраморной статуей. На искаженном болью лице жили только глаза.
- Нет! – раздалось вдруг у входа в гостиную, а затем двери распахнулись от сильного удара. На пороге стоял Джаспер, в его руках билась Элис.
- Я же говорила тебе, нельзя было этого делать! – девушка вырвалась и опустилась на колени перед диваном, напротив приемной матери. Карлайл с ужасом заметил, что Эсми не дышит, а ее глаза смотрят в одну точку.
- Она не двигается, не разговаривает, не живет! Я видела, что так будет, - Элис положила голову Эсми на колени и тихонько застонала. Джаспер присел рядом с ней, поглаживая по спине, утешая.
- Элис пока не видела иного будущего для Эсми. Она остается неподвижной, это-то ее и пугало, - объяснил Джаспер. Элис продолжала плакать.
«Совсем как Маркус иногда», - вспомнил Карлайл одного из братьев Волтури. Маркус стал равнодушен ко всему и потерял интерес к жизни с тех пор, как погибла его жена Дидим. Примерно полторы тысячи лет он не существует, а влачит существование, потому что до сих пор не может придти в себя от горя.
«Что я наделал! Эсми…», Карлайл готов был отдать свою жизнь, лишь бы она снова стала прежней. Да, он любил другую. Пусть страсть ушла, но сопереживание, благодарность, дружеское участие остались. Он был готов на все, чтобы исправить ситуацию – на все, кроме возвращения к жене.
- Я оповещу остальных, – Джаспер решительно поднялся и поднял с пола всхлипывающую Элис, – Теперь это не только ваша личная проблема, это касается всей семьи.
Карлайл в изнеможении прикрыл глаза. Не так он думал открыться Эдварду и остальным детям, но, видимо, иначе не получится.
- Что из нашего разговора вы слышали? – спросил он Джаспера.
- Все, – молодой человек обнял свою девушку и повел к выходу.
- И?
- Я не могу сейчас говорить об этом, - отрезал тот, и Карлайлу стало намного тяжелее: Джаспер сосредоточил все свои способности на том, чтобы успокоить Элис, – Потом, позже, – он подхватил девушку на руки и унес.
========== Раскрытая тайна ==========
Понадобилась несколько дней, чтобы семья собралась вместе. Карлайл знал, что реакция детей будет негативной и боялся этого. Более всего его беспокоило, что скажет Эдвард, и как теперь быть в его присутствии. Мысли – не слова, их сложнее скрыть.
Розали и Эммет отнеслись к ситуации точно так, как Карлайл и предполагал: полностью встали на сторону матери. Розали при встрече с Карлайлом выразительно морщила нос, а в разговорах с остальными сетовала, что в семье скоро появится еще одна дворняжка. Эммет соглашался с ней, как, впрочем, и всегда. С Эдвардом у Карлайла состоялся тяжелый разговор. Надеяться на то, что когда-нибудь сын перестанет его осуждать, было бесполезно.
- Ты был для меня примером во всем! – заявил он, когда они с Карлайлом остались одни в гостиной, – Вы с Эсми для меня – олицетворение любви, доказательство того, что вечная любовь все-таки существует в этом мире. Я старался быть похожим на тебя, я стал вегетарианцем во многом благодаря тому, что им был ты! Твои принципы и твоя мораль стали моими… но сейчас я просто не понимаю, что происходит, – Эдвард нервно ходил по гостиной взад-вперед.
- Я влюбился. Сам не понимаю, как это случилось, но теперь я не могу жить без нее, - в сотый раз тихо повторил Карлайл. Джаспер повез Элис в Сиэтл, чтобы она немного развеялась – его способности сейчас совсем не помешали бы, чтобы успокоить брата.
- А как же мама? Разве ты не любишь ее? Я же помню, как ты о ней думал на протяжении всех этих лет! – сын остановился напротив отца, вперив в него яростный взгляд.
- Я любил ее, Эсми и сейчас очень много значит для меня, но… – Карлайл хотел объяснить дальше, но невольно вспомнил, как вчера Леа заходила к нему на работу. Она попала под дождь, тонкие струйки стекали по бронзовой коже, белая майка насквозь промокла и стала совсем прозрачной, она совершенно не скрывала высокую грудь… а потом Леа одним прыжком оказалась рядом, ее улыбка сияла так, что в кабинете стало светлее… ее губы на его губах…
Воспоминание промелькнуло в его голове не более, чем за пару десятых секунды, но Эдварду хватило и этого:
- Нет! Перестань! Господи, это отвратительно! Я не в силах это понять! – он сжал виски пальцами и затряс головой.
- Эдвард, успокойся, – Карлайл подошел и хотел положить руку сыну на плечо, но тот дернулся, сбрасывая ее, – Иногда так случается: ты встречаешь кого-то совершенно особенного, и происходит это не единожды…
- Эсми – особенная, а чем могла тебя привлечь оборотень, да кто угодно другой, кроме Эсми, я не понимаю! – возразил тот, – Если любишь, то один раз и навсегда.
- Всякое в жизни бывает, - настаивал Карлайл, – Эдвард, пожалуйста, не нужно так нервничать. Что бы ни произошло дальше, вы по-прежнему мои дети. Мы будем видеться так же часто, как прежде, ничего не изменится.
- Не думаю, что хочу этого, – Эдвард вздернул подбородок, смерив отца разочарованным взглядом, и ушел в спальню проведать мать.
Эсми, как Элис и предсказывала, оставалась неподвижной, будто бы впавшей в кому. Попытки привести ее в чувство потерпели крах: она не реагировала ни на разговоры, ни на прикосновения, ни на что. Когда Карлайл отнес ее в спальню и уложил, она просто позволила ему это сделать, ни взглядом, ни вздохом не показав, что заметила перемещение в другую комнату и перемену позы. Эсми лежала на их кровати, смотря немигающими глазами в потолок, как кукла в человеческий рост. Элис, Джаспер, остальные дети и сам Карлайл по очереди дежурили около нее. Что касается Карлайла, то он разрывался между домом и Леей. Он старался каждый день, хоть на пять минут, увидеть ее и убедиться, что все в порядке, и постоянно чувствовал себя виноватым. Когда он сидел рядом с Эсми, пытался разговорить ее, еще раз извиниться, то его тянуло к Лее; когда Карлайл встречался с Леей, то не мог прекратить думать об Эсми, страдающей по его вине.
Беременность девушки протекала нормально, хоть и слишком быстро. Чтобы никто не заметил изменений, она начала носить бесформенные джинсы и балахоны, и по-прежнему наотрез отказывалась рассказывать родным. Узнав о болезни Эсми, Леа посочувствовала ей – все же, несмотря на некоторую стервозность, она была доброй. Но тут же заявила:
- Если она притворяется, чтобы вернуть тебя, то ничего не выйдет. Ты – мой!
- Эсми бы никогда… - договорить Карлайл не смог, потому что Леа поцеловала его.
Обстановка весьма располагала к тому, чтобы отложить спор: он и Леа гуляли по набережной Порт-Анжелеса, на нейтральной территории. Наступала ночь, на темном ясном небе четко вырисовывался тонкий серп молодой луны, одна за одной появлялись звезды. С канадской стороны пролива, вдалеке – на человеческий взгляд, разумеется – подмигивал огоньками порт Саанич.
Близлежащие улицы были пусты, ни один человек не нарушал их уединение. Откуда-то из параллельного переулка доносилась тихая музыка: должно быть, ночной бар или кафе. Как хорошо было бы сейчас закружиться вдвоем по набережной, в такт мелодии, вместе с ветром… Каллен не был знатоком современной эстрады, но песня показалась ему настолько пленительной, что он предложил:
- Хочешь потанцевать?
- Если тебе не жалко свои ноги, то хочу, - Леа положила руки ему на плечи. Карлайл только рассмеялся, покачав головой:
- Для тебя мне не жалко ничего, - и осторожно положил руку на ее располневшую талию.
Было что-то волшебное в этом танце под звездным небом, в опустевшем городе. Обнимая Лею, Карлайл не мог отделаться от странного щемящего чувства в груди. Вспомнилась старая пословица: «Рыба может полюбить птицу, но где они будут вить гнездо?». Вампир и оборотень, прильнувшие друг к другу в объятиях – есть ли на свете картина более нереальная? Неизвестный Каллену певец продолжал петь, будто бы читая его мысли:
She’s like the wind through my tree
She rides the night next to me
She leads me through moonlight