— Чушьсобачья.
Это одно слово, состоящее из двух слогов, и произнесено таким тихим шепотом, что только я могу его услышать. Но с таким же успехом это может быть пощечиной мне перед лицом открывающейся правды. Мои глаза расширяются, но я не говорю ни слова.
Я слишком боюсь, что дрожащий голос будет моим признанием.
— Леса прекрасны, темны и глубоки.
Но мне нужно сдержать обещания и пройти много миль, прежде чем я усну.
— Роберт Фрост
Я никогда на самом деле не слышала, как взводится выкидной нож, но внезапно, резкий шорох движения пронзает тихую комнату с силой взводимого курка. Мое дыхание сбивается, когда я смотрю в сторону звука. В сторону Адама.
Он отдалился от меня, одна рука в кармане, другая лениво щелкает оружием, открывая и закрывая его. Движения такие плавные, такие непринужденные, как будто нож — это больше, чем инструмент. Это часть его, продолжение конечностей. У меня по спине бегут мурашки, когда я наблюдаю за ним. Выражение лица задумчивое, широкие плечи расслаблены.
Мое внимание привлекает серебряное лезвие. Оно длиннее, чем я ожидала. Заточено до совершенства. Смертоносно.
Желудок сжимается, когда мои глаза — все еще опущенные, как будто ресницы сделаны из кирпича — поднимаются на него. Я сглатываю сквозь пересохшее горло.
— Для чего это?
Одна бровь приподнимается, затем его взгляд падает на нож, как будто он замечает его впервые. Игнорируя меня, он опускает руку и кивает в сторону Гриффа, чьи руки распускаются, прежде чем он начинает ощупывать меня. Он обхватывает одну грудь левой рукой и душит меня правой. Я брызгаю слюной, мой рот разинут, когда я изо всех сил пытаюсь глотнуть воздух.
Господи. В движениях Гриффа нет ничего чувственного. Он долбаная машина, бесчеловечная и механическая.
Рука на моей груди скользит вниз, пока вместо этого он не обхватывает меня между бедер. Он поднимает меня с земли и трется своей эрекцией о мою задницу.
Мое лицо краснеет, когда я хватаюсь за те крохи воздуха, которые мне удается глотать между сжатиями. Я в замешательстве смотрю на Адама, хотя винить в этом могу только себя. Я не знаю, чего я от него ожидала.
Адам изучает каждый сантиметр моего тела. Он складывает руки на груди, потирает подбородок большим пальцем, наклоняет голову.
— Кто ты, Эмми Хайленд?
Хватка Гриффа на моей шее ослабевает ровно настолько, чтобы я могла ответить. Как только биение в груди успокаивается, я поднимаю свои широко раскрытые глаза на Адама.
— Ч-что ты имеешь в виду? Ты знаешь, кто я. — Я моргаю, чтобы прояснить двоящееся зрение. — Ты только что сказал это — Эмми Хайленд.
Пальцы Гриффа блуждают между моих бедер к моей заднице. Он снова оттягивает трусики в сторону, его дыхание превращается в громкие, тяжелые вздохи у моего плеча.
Я закрываю глаза всего на секунду, тяжело сглатывая.
Адам качает головой.
— Кто ты?
Когда Грифф тычет кончиком сухого пальца мне между ягодиц, я прикусываю язык достаточно сильно, чтобы почувствовать вкус металла.
Боль пронзает меня, когда он толкается чуть дальше, и мои глаза слезятся.
Глубокое желание причинить боль этому сукиному сыну поднимается к горлу. Даже в этом одурманенном состоянии мне хочется развернуться и вонзить свои острые ногти в его яйца.
Вместо этого я напоминаю себе, зачем я здесь, и выдавливаю из себя ответ.
— Двадцать лет. Просто девушка.
Я делаю паузу, концентрируясь на том, чтобы связать свои слова воедино, чтобы перестать говорить невнятно.
— Официантка. Никто.
— Ты зря тратишь время.
Темные глаза Адама пристально смотрят на меня, пока он двигает челюстью.
— Нет ничего более нечестного, чем слова.
С тяжелым ворчанием Грифф облизывает тыльную сторону моего уха, погружая палец глубже. Мои ноги подкашиваются, а на лбу выступает пот. Единственное, что помогает преодолеть жгучую боль, — это представлять все способы, которыми я хочу причинить ему боль, поцарапать его, вцепиться в него когтями, пока красное не затуманит мой взор. И бессмысленный, настойчивый вопрос Адама, когда он наблюдает за всем происходящим, только разжигает мой гнев еще жарче.
— Ч-что ты хочешь от м-меня?
Я едва справляюсь, не сводя с него глаз.
Он делает шаг вперед. Затем еще один. Его волосы касаются моего лба, когда он наклоняется и мягко говорит:
— Чего я хочу? — его пальцы медленно касаются изгиба моей шеи. — Я хочу, чтобы ты показала мне. Покажи мне, кто ты, маленькая мышка.